Нужны ли народу вытрезвители? Положительный, в итоге, ответ на этот вопрос, который был исторгнут - после долгих и мучительных раздумий - из недр губернской власти, по времени почти совпал с премьерой в саратовском Доме кино фильма Сергея Никоненко "А поутру они проснулись". Действие картины, поставленной по одноименной повести Василия Шукшина, разворачивалось в пределах отдельно взятого вытрезвителя, чья железная необходимость была обусловлена как потребностями государства (а где их еще держать, болезных?), так и благом для самих вытрезвляемых (а где им еще можно было задуматься о краеугольных проблемах бытия и снять стресс, беседуя с психотерапевтом?). О самом фильме С. Никоненко мы поговорим в самом конце нашего обзора: ибо прежде, чем попасть на нары медучреждения, герои советско-российского кино сперва должны были еще дойти до нужной кондиции. Причем на разных этапах развития общества отношение кинематографистов к этому тернистому пути колебалась от ласково-сочувственного до гневно-обличающего. Все зависело от задач текущего момента.
С ВОДКОЙ ПО ЖИЗНИ ШАГАЯ
Как известно, советская власть попыталась - вслед за царским правительством - наладить борьбу с зеленым змием. В 1919 году появился декрет "О воспрещении на территории РСФСР изготовления и продажи спирта, крепких напитков и относящихся к напиткам спиртосодержащих веществ". Шесть лет спустя декрет (вызвавший в России самогонный бум) был стыдливо отменен, а еще через пять лет в первом же звуковом советском фильме "Путевка в жизнь" прозвучало ставшее крылатым веселое словосочетание "мировой закусон". Пьянство на экране стало не столько грехом, сколько поводом для шуток. В "Юности Максима" Дема забавно надрывался: "Я пьяница!" В "Большой жизни" любимец советского народа Ваня Курский (он же Петр Алейников) давал народу ценный совет: "Портвейн, виноградное это разное. Его ж мешать с водкой нельзя". В "Веселых ребятах" упивался в зюзю весь мычащий, блеящий и хрюкающий скот - к великой радости зрительного зала. И уж, конечно, живое сочувствие публики вызывала реплика Демидова из фильма "В шесть часов вечера после войны": "На чем же поклясться? О! На водке! Клянусь!" Кстати говоря, война, официально узаконив "фронтовые сто грамм", надолго реабилитировала употребление горячительных напитков на экране.
ПРОБКА В ЛЕВОЙ РУКЕ ШТИРЛИЦА
Чем запоминался барнетовский фильм "Подвиг разведчика"? Ну, конечно, тостом "За нашу победу!", который произносил разведчик Федотов, герой Павла Кадочникова, внутренне подмигивая зрителям (мол, фрицы-то, дураки, не знают, за ЧЬЮ ИМЕННО победу я пью!). Какой был самый ударный эпизод в бондарчуковской "Судьбе человека"? Когда Андрей Соколов, выпивая, гордо отказывался от закуски, вызывая невольное уважение коменданта фашистского концлагеря. Отчего персонаж Анатолия Солоницына в военном боевике "Один шанс из тысячи" так остервенело крошил из автомата гансов? Оттого, что вороги посягнули, помимо прочего, на немалую часть элитного винного запаса Советского Союза. Алкогольная тема проходила красной нитью даже в двух самых интеллигентных картинах о войне - "Хроника пикирующего бомбардировщика" (где был изготовлен из подручных средств знаменитый ликер "Шасси") и "Женя, Женечка и "Катюша" (где Колышкин в исполнении Олега Даля напивался удивительно романтично). Ну и, разумеется, не мог обойтись без спиртного герой киноэпоса 70-х, наш резидент в логове врага Штирлиц-Исаев. Да и кто бы осудил его сдержанно-коньячное "Прозит!" в компании со старым генералом - да под откровенную беседу, да под недоступную тогдашним широким массам салями? Штирлиц был для нас настолько свой в доску, что мы прощали ему немыслимое: разбитие непочатой бутылки с драгоценным содержимым о голову провокатора Холтоффа. В 1965 году, за восемь лет до "Мгновений", герой Никулина в гайдаевской "Операции "Ы" не допускал кощунства, предпочтя сперва опустошать тару и лишь потом ее бить...
"АНДРЕЙ, Я АЛКАЧ?"
Не только Леонид Гайдай - практически все крупные советские комедиографы внесли свой заметный вклад в послевоенную советскую "алкоголиану". Леонид Иович был, понятно, первым среди равных: обе его знаменитые короткометражки, и о псе Барбосе, и о самогонщиках, формально обличая нештатное употребление спиртного, были по сути весьма снисходительны к трем недотепам (которых дважды угораздило попасть под горячую лапу добросовестного кобеля). Дважды напивался до бесчувствия (один раз - на развалинах часовни) милейший Шурик в "Кавказской пленнице". Дважды терял ориентацию честнейший Семен Семеныч Горбунков в "Бриллиантовой руке". Активно употребляли оба Ивана Васильевича. А про то, что "губит людей не пиво", зрителю рассказывали даже в рифму и под музыку. Творчество коллеги Гайдая, режиссера Георгия Данелии, немыслимо представить без широкого кавказского застолья в "Не горюй!" ("Две бутылки мало. - Посылаем две - получаем четыре, посылаем четыре - получаем восемь!"), без трагикомического пьяницы-сантехника Афони и его страшноватого двойника Федула, без леоновского Василия Игнатьича с его крылатым "Хорошо сидим" и марафонца-энтузиаста профессора Хансена ("Андрей, дом, где я спал, как называется? Трез-ве-ва-тель?"). Ну и, конечно, без фильмов Эльдара Рязанова алкогольная мифология советского народа была бы неполна. Начав с "пяти звездочек" скромного бухого лектора в "Карнавальной ночи", Рязанов в 70-е взял пальму первенства "Иронией судьбы", где личное счастье хирурга Лукашина попросту не сложилось бы, откажись герой от посещения бани с сопутствующей помывке водкой. Кстати сказать, "Ирония судьбы" и подточила основы лигачевской борьбы за трезвость: совсем запрещать любимый народом новогодний фильм было нельзя, а вырезать пьянство было нереально - на нем строился сюжет...
ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОГО ГРАДУСА
Нет, конечно, чисто формально советское кино боролось за трезвость. Но как-то неубедительно. Незадолго до постановления 1972 года "О мерах по усилению борьбы с пьянством" на экране вышел дохленький "Опекун", где Збруев с Вициным вяло изображали опустившихся алконавтов. Через несколько лет был сделан натужно-несмешной киноальманах "Сто грамм для храбрости" (не помогли тут ни сценарии Горина и Токаревой, ни актеры Гринько, Брондуков, Басов и другие: агитка позорно провалилась в прокате). Единственно на чем позднее отыгрались лигачевские борцы со змием, так это на "Покровских воротах". Ради того, чтобы снять это кино, Михаил Козаков героически изобразил в кино нескольких Феликсов Дзержинских, но... Картина, сделанная в 1982-м, была показана только двумя годами позже, а еще через год ее опять задвинули на полку - уж больно артистично кричал Велюров-Броневой: "А кто не пьет? Назови!", уж больно вкусно "хлопали по рюмашке" Костик-Меньшиков с тем же Велюровым. Потребовалось десять лет перестройки и гласности, чтобы жизнь, наконец, востребовала Александра Рогожкина с его "Особенностями национальной охоты" - картиной, где пьянство было почти официально закреплено в ранге российской гордости, средства непобедимости и культурного достояния.
НЕСПЯЩИЕ В ТРЕЗВЯКЕ
Странно, что до экранизации повести Шукшина не додумались у нас раньше. Или, быть может, кинематографисты выжидали, не иссякнет ли замученная Рогожкины алкогольная струя в кино? (Не иссякла) А, может, эту вещь боялись брать для экранизации, памятуя о давнем спектакле театра "Современник" с Константином Райкиным в главной роли? Однако факт остается фактом: лишь в начале третьего тысячелетия Сергей Никоненко рискнул перенести на экран повесть "А поутру они проснулись" (плюс три рассказа, которые, кстати сказать, использовались и в "современниковской" инсценировке; жаль, что несколько смешных шукшинских реплик из сценария выпали). Перед авторами фильма стояла не самая простая задача. Требовалось всеми силами скрыть от зрителя-неофита то обстоятельство, что произведения Шукшина писаны были более тридцати лет назад - в совершенно другую эпоху, когда у людей были иные проблемы (например, хамство продавщицы выглядело страшнее смерти). Тем не менее фильм, в целом, удался. Отчасти благодаря игре хороших актеров: Евгений Стычкин сыграл Очкарика, Сергей Гармаш - Урку, Василий Мищенко - Сухонького, Александр Абдулов - Мрачного, Игорь Бочкин - Молчаливого и т.д. А еще потому, что за тридцать с лишним лет глобальная причина российского пьянства не все же изменилась. Да, поменялись строй, реалии, проблемы, цены на водку, ассортимент, доступность спиртного, но две главные причины - незамутненная радость бытия и вселенская тоска, толкающие российского человека к рюмке, - никуда не делась. Правда, понять, где кончается вторая из причин и начинается первая, никому еще пока не удалось.