Лев Гурский - неофициальный сайт
 

Главная
Новости
Книги
Интервью
Досье Детектива Дубровского
Библиография
 
Гурский о кино
Гурский о литературе
 
Критики о Гурском
 
Гостевая книга

 

Критики о Гурском

Марк Липовецкий
Из статьи «Прощание с трикстером?»

<...> Трикстеры совсем не так безобидны, как кажется на первый взгляд. Они и не должны быть безобидны, ведь их дело — создавать зоны амбивалентности, издеваться и обманывать, творить посредством разрушения и бесчинства. Некоторое время назад занявшись советскими трикстерами, я пришел к выводу, что их культурная функция состоит в том, чтобы придавать веселое, игровое — киническое, по выражению П. Слотердайка, — оправдание вселенной советского цинизма, простиравшейся от бытового блата до таких сложных конструкций, как, скажем, двойная игра советского интеллигента, одновременно ненавидящего систему и зависящего от нее, или более частный случай — андеграундное искусство вполне благополучных советских членов союзов <...>

Трикстер трикстеру рознь. Трикстер-циник вполне соответствует циническому контексту, лишь лениво имитируя «подрывную деятельность». Это как если бы главный идеолог хунвейбинов, истово пекущихся о нравственности, патриотизме и духовности, взял бы да и опубликовал постмодернистский роман, чтобы показать, что и ему не чужда деконструкция.

Другое дело трикстер-киник. В киниках мало политесу (Диоген мастурбировал на площади); по Слотердайку, их отличает плебейская грубость, неотделимая от способности переводить философию на язык тела. Отказываясь как от сиюминутной выгоды, так и от дальних целей, превращая цинические манипуляции в нечто смешное и непристойное, трикстер-киник действительно покушается на порядок вещей, поскольку подрывает прагматику цинизма, лишая его спектакли тайного или явного смысла. Но, как доказывает Слотердайк, «только направляясь от кинизма, а не от морали, можно положить пределы цинизму». С этой точки зрения интересно взглянуть на книгу «Роман Арбитман: Биография второго президента России», написанную Романом Арбитманом же и опубликованную под псевдонимом «Лев Гурский». Скандал, развернувшийся вокруг этой книги, вполне подтверждает ее трикстерский потенциал: в конце концов, нервную реакцию вызвал именно трюк — сходство обложки книги про подозрительного «второго президента» с совдизайном ЖЗЛ. Но, конечно, не в одной обложке дело.

Леонид Фишман, по-моему, не без оснований называет эту книгу «либеральной утопией». Я бы только уточнил: речь, во-первых, идет о либералах из бывшей советской интеллигенции, а во-вторых, сама утопия отмечена печатью трикстерской двусмысленности. В биографии Арбитмана, может быть, наиболее отчетливо выразилась та утопическая тема, что всегда сопутствовала советскому трикстеру как герою, который остроумием и интеллектуальной ловкостью достигает того, чего другие не смогли добиться силой, — героя, перед которым грубая сила пасует именно оттого, что она груба и топорна. Арбитмановский «второй президент» переигрывает настоящих президентов именно там, в тех критических точках (вторые выборы Ельцина, Чечня, назначение «преемника», Беслан, «мюнхенская речь», Ходорковский, армейская дедовщина и т. п.), где постсоветская история отличилась либо насилием, либо особым цинизмом. Именно в этих ситуациях Роман Ильич Арбитман прибегает к остроумному трюку, применяя фантазию и артистизм и добиваясь, как уверяет автор биографии, именно того, о чем мечтала вся послеоттепельная либеральная интеллигенция, — модернизации без насилия.

И не только без насилия, но и с шутками и чудесами, с японскими танка вместо танков, с праздником веселых и находчивых вместо нацпримирения, предисловием к сборнику анекдотов о себе и защитой «Кукол» от безъюморных прокуроров и т. д., и т. п. Однако и рецепты спасения, предлагаемые Арбитманом, отчетливо ироничны, что, впрочем, не исключает их серьезного смысла. Даром, что ли, на посты министров им назначаются экстрасенсы («люди Х»), отбор которых ведется посредством телевизионных таблоидов, а во главу ФСБ и МВД ставятся профессиональные фокусники — Давид Копперфильд и Ури Геллер; сам Арбитман оборачивается суперменом, отправляющимся на свою «родину» — Криптон; а его «преемником» становится Гарик «Бульдог» Харламов из Comedy Club. «Капустником» — а это почтенный жанр советского трикстерства — веет и от стилистики книги, наполовину состоящей из вымышленных, но вполне узнаваемых цитат из политаналитиков в диапазоне от Проханова до Латыниной. Показательно и то, как в биографии Арбитмана, казалось бы, вполне реальные персонажи незаметно подменяются их фиктивными двойниками — в книге фигурируют Геннадий Авдеевич Зюганов, Михаил Ефремович Ходорковский, Леонид Гаврилович Парфенов, Евгений Анисимович Примаков и т. п. Да и сам автор книги, как уже было замечено, все-таки зовется чуть-чуть иначе, чем его герой, хотя двойнические отношения между автором и героем в трикстерских текстах далеко не новость — достаточно вспомнить Веничку Ерофеева.

Арбитмана не заподозришь в том, что он рвется в Кремль или ищет прибылей, так что цинизмом от этой книги не пахнет. Но и кинизм здесь, так сказать, укрощен и приглажен. Недаром «окультуренному» трикстеру Арбитману в качестве деструктивного «гротескного двойника» придан Березовский — и именно по отношению к нему звучит (единственный раз в книге) само слово «трикстер». Такого рода стерилизация трикстера, строго говоря, начинается довольно давно. Именно так реагировала интеллигентская культура на торжество цинизма в 60-70-е годы, что и вызвало к жизни многочисленные попытки отделить трикстерство от цинизма путем создания «интеллигентного трикстера», лишенного, впрочем, и кинического витализма, разрушительного веселья и телесной свободы. Именно на этом пути появляются такие печальные трикстеры-идеалисты, как Деточкин («Берегись автомобиля») и Бузыкин («Осенний марафон»), а позднее и такой трикстер-романтик (само это сочетание оксюморонно), как горинско-захаровский Мюнхгаузен.

Возвращение Арбитмана к этому типу и этой стратегии трикстерства — хоть и в новом контексте — оказывается очередным свидетельством рифмовки между текущим моментом и культурой «застоя». И хотя об этих параллелях только ленивый не писал, но в их основании угадывается до боли знакомый цинический ресантимент. Ведь если доводить эту логику до конца, то происходившее в культуре в 90-е и после, выходит, случилось напрасно и зря? Никаких новых смыслов не возникло, и потому «застой» — это наше все?

От этой логики тошнит примерно так же, как от слова «застой». Мне, наоборот, почему-то кажется, что именно в постсоветское время кинизм оформляется в достаточно сильную, хотя и недостаточно оцененную культурную стратегию. Да, и тут начала уходят в семидесятые, но почувствуйте динамику: от Пригова — к Сорокину и Пелевину, от Б. У. Кашкина — к «Синим носам», от «Митьков» — к Шишу Брянскому и Андрею Родионову. Как ни больно это признавать, интеллигентность импотентна супротив цинизма и, более того, прекрасно с ним совмещается. Поэтому с трикстером прощаться рано, особенно с трикстеромкиником. Мастурбацией на площади сейчас уже никого не удивишь, кинизму тоже нужны новые языки и новые формы. Главное — не отмахиваться от киников как от вульгарных шутов. Главное — оценить и поддержать их альтернативу цинизму.


Дизайн МТ
2004-2012