<...> Трикстеры совсем не так безобидны, как кажется на первый
взгляд. Они и не должны быть безобидны, ведь их дело — создавать
зоны амбивалентности, издеваться и обманывать, творить
посредством разрушения и бесчинства. Некоторое время назад
занявшись советскими трикстерами, я пришел к выводу, что их
культурная функция состоит в том, чтобы придавать веселое,
игровое — киническое, по выражению П. Слотердайка, — оправдание
вселенной советского цинизма, простиравшейся от бытового блата
до таких сложных конструкций, как, скажем, двойная игра
советского интеллигента, одновременно ненавидящего систему и
зависящего от нее, или более частный случай — андеграундное
искусство вполне благополучных советских членов союзов <...>
Трикстер трикстеру рознь. Трикстер-циник вполне соответствует
циническому контексту, лишь лениво имитируя «подрывную
деятельность». Это как если бы главный идеолог хунвейбинов,
истово пекущихся о нравственности, патриотизме и духовности,
взял бы да и опубликовал постмодернистский роман, чтобы
показать, что и ему не чужда деконструкция.
Другое дело трикстер-киник. В киниках мало политесу (Диоген
мастурбировал на площади); по Слотердайку, их отличает
плебейская грубость, неотделимая от способности переводить
философию на язык тела. Отказываясь как от сиюминутной выгоды,
так и от дальних целей, превращая цинические манипуляции в нечто
смешное и непристойное, трикстер-киник действительно покушается
на порядок вещей, поскольку подрывает прагматику цинизма, лишая
его спектакли тайного или явного смысла. Но, как доказывает
Слотердайк, «только направляясь от кинизма, а не от морали,
можно положить пределы цинизму». С этой точки зрения интересно
взглянуть на книгу «Роман Арбитман: Биография второго президента
России», написанную Романом Арбитманом же и опубликованную под
псевдонимом «Лев Гурский». Скандал, развернувшийся вокруг этой
книги, вполне подтверждает ее трикстерский потенциал: в конце
концов, нервную реакцию вызвал именно трюк — сходство обложки
книги про подозрительного «второго президента» с совдизайном
ЖЗЛ. Но, конечно, не в одной обложке дело.
Леонид Фишман, по-моему, не без оснований называет эту книгу
«либеральной утопией». Я бы только уточнил: речь, во-первых,
идет о либералах из бывшей советской интеллигенции, а во-вторых,
сама утопия отмечена печатью трикстерской двусмысленности. В
биографии Арбитмана, может быть, наиболее отчетливо выразилась
та утопическая тема, что всегда сопутствовала советскому
трикстеру как герою, который остроумием и интеллектуальной
ловкостью достигает того, чего другие не смогли добиться силой,
— героя, перед которым грубая сила пасует именно оттого, что она
груба и топорна. Арбитмановский «второй президент» переигрывает
настоящих президентов именно там, в тех критических точках
(вторые выборы Ельцина, Чечня, назначение «преемника», Беслан,
«мюнхенская речь», Ходорковский, армейская дедовщина и т. п.),
где постсоветская история отличилась либо насилием, либо особым
цинизмом. Именно в этих ситуациях Роман Ильич Арбитман прибегает
к остроумному трюку, применяя фантазию и артистизм и добиваясь,
как уверяет автор биографии, именно того, о чем мечтала вся
послеоттепельная либеральная интеллигенция, — модернизации без
насилия.
И не только без насилия, но и с шутками и чудесами, с японскими
танка вместо танков, с праздником веселых и находчивых вместо
нацпримирения, предисловием к сборнику анекдотов о себе и
защитой «Кукол» от безъюморных прокуроров и т. д., и т. п. Однако
и рецепты спасения, предлагаемые Арбитманом, отчетливо ироничны,
что, впрочем, не исключает их серьезного смысла. Даром, что ли,
на посты министров им назначаются экстрасенсы («люди Х»), отбор
которых ведется посредством телевизионных таблоидов, а во главу
ФСБ и МВД ставятся профессиональные фокусники — Давид
Копперфильд и Ури Геллер; сам Арбитман оборачивается суперменом,
отправляющимся на свою «родину» — Криптон; а его «преемником»
становится Гарик «Бульдог» Харламов из Comedy Club.
«Капустником» — а это почтенный жанр советского трикстерства — веет и от стилистики книги, наполовину состоящей из вымышленных,
но вполне узнаваемых цитат из политаналитиков в диапазоне от
Проханова до Латыниной. Показательно и то, как в биографии
Арбитмана, казалось бы, вполне реальные персонажи незаметно
подменяются их фиктивными двойниками — в книге фигурируют
Геннадий Авдеевич Зюганов, Михаил Ефремович Ходорковский, Леонид
Гаврилович Парфенов, Евгений Анисимович Примаков и т. п. Да и сам
автор книги, как уже было замечено, все-таки зовется чуть-чуть
иначе, чем его герой, хотя двойнические отношения между автором
и героем в трикстерских текстах далеко не новость — достаточно
вспомнить Веничку Ерофеева.
Арбитмана не заподозришь в том, что он рвется в Кремль или ищет
прибылей, так что цинизмом от этой книги не пахнет. Но и кинизм
здесь, так сказать, укрощен и приглажен. Недаром
«окультуренному» трикстеру Арбитману в качестве деструктивного
«гротескного двойника» придан Березовский — и именно по
отношению к нему звучит (единственный раз в книге) само слово
«трикстер». Такого рода стерилизация трикстера, строго говоря,
начинается довольно давно. Именно так реагировала
интеллигентская культура на торжество цинизма в 60-70-е годы,
что и вызвало к жизни многочисленные попытки отделить
трикстерство от цинизма путем создания «интеллигентного
трикстера», лишенного, впрочем, и кинического витализма,
разрушительного веселья и телесной свободы. Именно на этом пути
появляются такие печальные трикстеры-идеалисты, как Деточкин
(«Берегись автомобиля») и Бузыкин («Осенний марафон»), а позднее
и такой трикстер-романтик (само это сочетание оксюморонно), как
горинско-захаровский Мюнхгаузен.
Возвращение Арбитмана к этому типу и этой стратегии трикстерства
— хоть и в новом контексте — оказывается очередным
свидетельством рифмовки между текущим моментом и культурой
«застоя». И хотя об этих параллелях только ленивый не писал, но
в их основании угадывается до боли знакомый цинический
ресантимент. Ведь если доводить эту логику до конца, то
происходившее в культуре в 90-е и после, выходит, случилось
напрасно и зря? Никаких новых смыслов не возникло, и потому
«застой» — это наше все?
От этой логики тошнит примерно так же, как от слова «застой».
Мне, наоборот, почему-то кажется, что именно в постсоветское
время кинизм оформляется в достаточно сильную, хотя и
недостаточно оцененную культурную стратегию. Да, и тут начала
уходят в семидесятые, но почувствуйте динамику: от Пригова — к
Сорокину и Пелевину, от Б. У. Кашкина — к «Синим носам», от
«Митьков» — к Шишу Брянскому и Андрею Родионову. Как ни больно
это признавать, интеллигентность импотентна супротив цинизма и,
более того, прекрасно с ним совмещается. Поэтому с трикстером
прощаться рано, особенно с трикстеромкиником. Мастурбацией на
площади сейчас уже никого не удивишь, кинизму тоже нужны новые
языки и новые формы. Главное — не отмахиваться от киников как от
вульгарных шутов. Главное — оценить и поддержать их альтернативу
цинизму.
|
