Новая книга Льва Гурского - детектив в основном по внешним приметам. И лишь в последнюю очередь - "ехидный"

Детективно-политические романы Льва Гурского были на слуху в России второй половины 1990-х гг., но с тех пор, похоже, успели несколько позабыться за превратностями отечественной истории. Поэтому теперь, когда писатель решил вернуться к своему "президентскому" циклу, выход в Москве новинки "Никто, кроме президента" предварило переиздание первой и второй частей трилогии: "Убить президента" и "Спасти президента" (в следующей книге заглавный герой, естественно, уже другой). Вся серия носит имя "Ехидный детектив", поскольку фирменное определение "иронический", как объяснил издатель, затаскано коллегами донельзя.

Однако предыдущие части при всех насмешках над действительностью в целом соблюдали традиционную стилистику политического романа "однажды в нашей стране", будучи и реалистичны в заданных пределах, и вполне психологичны. Сиквел бестрепетно рушит собственный фундамент, переносясь в совсем иные сферы. Характеры уступили место маскам, позам и жестам из театра абсурда; явно недаром не только здесь, но и в других недавних вещах Льва Гурского, связанных с "президенцианой" отдельными общими лицами, столь часты упоминания о носорогах - они же титульный образ самой знаменитой пьесы Эжена Ионеско.

Вообще новый текст прямо-таки перенасыщен типичной для постмодернистской эстетики игрой со знаковыми образами всевозможных искусств. Это, конечно, и занимательно, и местами смешно по-настоящему, но для чего могла понадобиться такая "смена ролей на переправе"?

Альтернатива без выбора.

Рискну высказать гипотезу. Прозаик Гурский живет, как считается, практически безвыездно в столице США, во всяком случае, перед российской публикой не появлялся ни разу. Вместе с тем известны его контакты с Романом Арбитманом. Этот литературовед из Саратова является, в частности, выдающимся знатоком научной фантастики и фэнтези. Вполне возможно, что при очередном обмене мнениями г-ну Арбитману случилось обратить внимание вашингтонского партнера на плачевную ситуацию, в которой пребывает одно из жанровых ответвлений отечественной беллетристики этого рода: так называемая альтернативная история.

Если в мировой литературе фабульный спектр "альтернатив" бесконечно разнообразен, то российские авторы много лет кряду уныло топчут единственную развилку: как все могло бы повернуться, если б в каком-нибудь параллельном пространстве (каноническая предпосылка всех подобных сюжетов) сохранилась та Россия, "которую мы потеряли". Самое примечательное, что в подавляющем большинстве заявок и результаты примерно одинаковы: державное величие без меры с полным утиранием носа Западу и ущемлением хвоста своим гуманистам-пацифистам; наконец, с доведенным до полоумного абсолюта географическим расползанием. В ряде альтернативно-исторических версий флаг русской империи сподобился осенять не только Аляску, Маньчжурию, Корею и пр. (не говоря об исконной Польше), но и Трансвааль с Австралией, даже такие геополитические "подарки", как Афганистан и Судан.

Любые отклонения от схемы редки и также не блещут особой изобретательностью. Среди них, к примеру, вышедшая из "крымской шинели Аксенова" европеизированная Россия-дубль на базе Новгородской республики или либеральная модернизация под руководством уцелевшего Лжедмитрия. Либо победа Германии во Второй мировой войне с последующим срастанием родственных моделей "континентальной духовности" (как вариант - гегемония Китая с аналогичным итогом). Или, по крайности, внедрение в какой-нибудь эпизод все той же истории нечеловеческих рас из мира Толкиена, разве что изображаемых с "реалистических" позиций. А по-настоящему полноценных исключений в русском фэндоме обозревателю и вовсе встретилось лишь два: небольшая повесть Кирилла Бенедиктова об альтернативных конкистадорах (этот писатель, похоже, не удержался от характерной для него иронии, подарив в своей версии открытие Америки арабам, сохранившим власть над Пиренеями) да крупноформатная эпопея, начатая Марианной Алферовой и худо-бедно дописанная неведомыми соавторами под псевдонимом Роман Буревой, о Риме цезарей, который дотянул до третьего тысячелетия по нашему календарю, избежав разрушения варварами в мире, где к тому же не появился Христос. Однако оба произведения дополнительно обособлены от общей традиции, так как в них наравне с привычными для социальной фантастики персонажами действуют сверхъестественные силы и существа... Если же под этим углом взглянуть на новый роман Льва Гурского, не окажется ли он не просто ярким образчиком постмодернистских игрищ, но оригинальной попыткой ответа доморощенным чемберленам НФ?

Хороша Russia... да не наша!

Ведь только в потусторонней действительности могло случиться, например, такое, что редактор влиятельной газеты, будучи уволен патроном-олигархом, подался на улицу буквально: торговать из-под полы бульварными листками и гламурными клип-артами, дабы не изменить высокому призванию "работника прессы". Тогда как реальный прототип Виктора Ноевича Морозова из первых книг цикла, выдержав удар, благополучно остается в обойме нашей журналистской номенклатуры. Теперь он возглавил глубоко политологическое и одновременно глянцевое издание (тип, судя по всему, не получивший распространения "на той стороне"), где по- прежнему увещевает власть придерживаться его рекомендаций. Лишь в несколько усовершенствованном наборе: скажем, запретить аборты женщинам государственной нации, чтоб окаянной НАТО ее мелочная и подленькая русофобская жизнь больше медом не показалась.

Какая из эволюций "правильнее по понятиям", спорить не приходится; насчет того, в которой из них фатум проявил истинное ехидство, - тем паче. А чисто по-человечески куда симпатичнее романный персонаж при всей своей кажущейся нелепости. Тот же прием Гурский применяет к другим "параллелям", от национал-сексуального скандалиста Фердинанда Изюмова (преставившись в приквеле, как выяснилось, лишь клинической смертью, он воскрес в ипостаси божественного гуру, как любят выражаться здесь, тоталитарной секты) вплоть до президента Волина. Объясняя синдром внезапного "остекленения" этой фигуры, ныне догладывающей остатки разума по сию сторону российского космоса, писатель измыслил сюжетный ход, что называется, на грани фола, но отнюдь не лишенный проницательности.

Соответственно в финале все "добрые внутри" во главе с президентом получают по заслугам; воздаяния зачастую отдают комизмом, но утешительны неизменно. Все же роман вызывающе отходит от упомянутых канонов, поскольку альтернативные миры по определению должны быть сообщающимися хотя бы на дискретном уровне. Бытие героев Гурского явно не сопричастно нашему с вами, несмотря на известную точность отдельных qui pro quo. Тут, пожалуй, остается им позавидовать.

В таком прочтении стандартное пересмешничество постмодерна обретает мерку, сформулированную, если не ошибаюсь, Осипом Мандельштамом (а затем подхваченную французской школой структурализма): никакие слова и образы художник не выдумывает из головы, но как бы извлекает в готовом виде с некоей "трансцендентной полки", где они ждут своего открытия. Вот тогда совершенно заурядный факт житейской реальности одного из миров - скажем, бытовая драма интеллигента с супругой - в мире "за гранью" вполне может быть воспринят в виде артефакта и запечатлен в структурах параллельной вселенной как литературный архетип: "Успел спасти я только одеяло и книгу спас любимую притом..."

Но и издательская марка упрощает на коммерческий манер сущность романа "Никто, кроме президента". Детектив он лишь в деталях антуража, вдобавок сработанных с показной небрежностью. Что же до объявленного ехидства... Произведение это, скорее, самая добросердечная, самая жизнеутверждающая и трогательная русская утопия из всех, какие автору заметки довелось прочесть за минувшую дюжину лет. Если быть совсем точным, то с выхода в свет в 1992-м романа-"прародителя" Вячеслава Рыбакова про счастливую империю (от него-то и расплодился весь продукт вторичный, далеко не столь привлекательный даже в исполнении самого основоположника, а у сонма эпигонов, как говорилось, пошлость почти беспросветная).

В нашей вселенной оптимизм остается острым дефицитом. Посему невыдохшийся замысел Льва Гурского, безусловно, заслужил того, чтобы его припомнить и взглянуть свежим глазом.

Журнал "Новое время". №40, 9 октября 2005