Новая книга Льва Гурского «Пробуждение Дениса Анатольевича», презентация которой прошла в Москве в первых числах июля, еще только на пути к массовому читателю. Однако те, кто уже успел прочесть этот роман, опасаются за судьбу автора: кое-кто из ЖЖ-сообщества даже не исключает, что писатель может отправиться «во глубину сибирских руд» вслед за Михаилом Ходорковским. Сам же романист уверен, что написал вполне безобидную книжку...

— Многие считают, что моя вещь пессимистична, однако сам я искренне полагаю, что «Пробуждение...» — книжка позитивная и оптимистичная. Ведь в реальности все обстоит намного хуже, чем в моем романе, так что я в угоду детективно-фантастическому жанру выступаю эдаким «лакировщиком действительности» — примерно таким же, какими в советские годы были такие мастодонты отечественной литература как Семен Бабаевский или Александр Чаковский.

— Но у вас же по сюжету новый президент России полгода правит страной практически не приходя в сознание, а когда, наконец, выходит из запоя, то и вовсе превращается в тирана и деспота...

— Какого уж там тирана! Это преувеличение. Ну да, он, мучимый похмельем, ведет себя несколько эксцентрично: готовит вторжение в Грузию, разозлившись на качество кахетинского вина, или, допустим, вносит поправку в УК, чтобы наказать всех усомнившихся в полете Гагарина или приоритете Чебурашки над Микки Маусом... Но ведь в политической реальности нынешней России примерно то же самое и происходит — правда, увы, не в таком щадящем, как у Гурского, режиме. Если кто-то уже прочел мою небольшую книжку до конца, он заметит, что в финале никаких потрясений не происходит. Приняв свои несколько капель, главный герой отменяет танковый рейд на Грузию, и дурацкие поправки к УК блокирует, и даже распоряжается оставить в покое лондонского смутьяна Березу...

— Все равно: чиновники инстинктивно не любят жанр антиутопии.

— Думаю, что по жанру мой роман — не жесткая антиутопия, но деликатная утопия. В мягкой форме я даю совет властям предержащим, как себя вести, и даже не прошу гонорара за проделанную работу. Если уж кто и может на меня обидеться, так это Денис Драгуменский — за то, что я позаимствовал из рассказов его папы, замечательного детского писателя Виктора Драгунского, имя главного героя и назвал президента Денисом Кораблевым....

— Денис Драгунский — это вам не издательство «Молодая гвардия». Денис Викторович — человек умный и едва ли устроит вам скандал. Что же касается верховной власти... Вы что, всерьез надеетесь, что эти ваши добрые пожелания будут услышаны на Самом Верху? По-моему, люди в Больших Кабинетах перестали сверять свои поступки с писательскими построениями еще со времен Екатерины Великой, когда поэт Державин еще мог надеяться донести до престола истину, упакованную в почтительную улыбку царедворца...

— Конечно, я не настолько наивен, чтобы считать, будто сейчас мою книгу с карандашом в руках изучают в Администрации президента и, исходя из сюжета, вносят разнообразные поправки в проекты официальных документов... Я считаю, что литература вступает во взаимодействие с «внелитературной» действительностью по другим законам. Иначе я бы не стал писать и «Дениса Анатольевича», и свою предыдущею книжку — квазиобиографию второго президента России Романа Ильича Арбитмана. Обе книги должны были балансировать на грани между чистой интеллектуальной игрой без берегов и тщательно просчитанным историческим перевертышем, где всякий эпизод — на своем месте, а в совокупности эти импрессионистские мазки должны сложиться в некую стройную картину страны и мира...

— Извините, не улавливаю логики. Вы верите, что «одно слово правды весь мир перетянет»? Так у вас вдобавок еще и неправда...

— Все довольно просто. Очевидное скукоживание политических свобод еще не означает сужение свободы воображения. В реальной жизни мы не можем изменить уже практически ничего. Нет настоящих выборов, нет полноценной свободы слова, нет никаких реальных механизмов, которые позволили бы обычному частному человеку влиять — ну или хотя бы надеяться влиять — на принятие решений в «коридорах власти». Но, к счастью, до фиксации оруэлловских «мыслепреступлений» мы покамест не дошли. За невосторженный образ мыслей не судят. Что мне как индивидууму, наделенному воображением, остается? Только мысленный эксперимент: пересоздавать реальную действительность, вытеснять ее придуманной мною самим действительностью фантастической.

— Умные люди называют это бранным словом «эскапизм».

— В былые годы это бы и впрямь выглядело эскапизмом чистой воды, но сейчас все не так однозначно. Пусть в нанодозах, но мир вымысла все же влияет на мир реальный. Несмотря на царство издательских литтехнологий литература все-таки остается сферой непредсказуемой. Нам не дано стопроцентно предугадать, как слово наше отзовется. А вдруг? В окружающей нас жизни уже так много виртуального, что любые подвижки в сфере вымышленного могут каким-то образом сработать. Мышь способна сдвинуть гору, моська — повлиять на слона. Если твой симулякр окажется ярче, точнее, уместнее, то, вполне возможно, произойдет чудо вытеснения. В мире физическом тебе не победить Левиафана, в мире виртуальном шансы есть. Получилось у Гурского? Не автору судить о том, удались ли его замыслы или нет. Но, как говорил Макмерфи из известного фильма Милоша Формана, я хотя бы попробовал.