1. Как вы относитесь к упрекам, что в образе Максима Лаптева восславляются "чекисты" в частности и спецслужбы в целом?
- Упреков этих я принять не могу. Восславления (как, впрочем, и поругания) органов и спецслужб в моих романах нет: везде работают разные люди - умные и глупые, тонкие и дуболомы, думающие и попки с органчиком "Рад стараться!" в голове. Лаптев - из числа думающих. В отличие от многих своих собратьев по "конторе", он не хочет слепо исполнять приказы вышестоящего начальства. И если приказ этот преступен, он его не выполняет - даже под угрозой карательных санкций. Такие люди всегда были и всегда есть - в тон числе и в органах. Уж на что Валерия Ильинична Новодворская не любит реальных чекистов, но для моего литературного чекиста она не пожалела комплиментов, в послесловии к моему роману "Убить президента"... Кстати о спецслужбах. Поскольку я жил в Ленинграде, учился в ЛГУ и сам работал в органах прокуратуры, меня в последнее время стали спрашивать: не был ли я знаком с Путиным и не ему ли посвятил свой роман "Спасти президента"? (У меня посвящение, если кто помнит, выглядит так: "Моему ленинградскому другу, ставшему большим московским начальником") Отвечаю: нет, не дружил, не встречался, книга посвящена не Путину, а совсем другому человеку - тоже, впрочем, очень известному и тоже ленинградцу. Называть его фамилию я не хочу. Но те, кто читал роман, могут при желании "вычислить" этого человека, Сам же я подсказок не дам...
2. Одобряете ли вы старания журналистов и критиков в поисках"ярлыка" (роман-памфлет) для ваших произведений? И как вообще относитесь к "ярлыкам"?
- Термин "роман-памфлет" воспринимаю спокойно, хотя не считаю его исчерпывающе точным, применительно к своим вещам. Так уж сложилось в истории советской литературы, что памфлетом обзывают одиозные сочинения одиозных писателей - это "Тля" Шевцова, "Чего же ты хочешь?" Кочетова. В этом списке третьим находиться не слишком уютно. Душу мою греет другое определение - "иронический триллер", и в этот разряд я мысленно помещаю лучшие произведения своих литературных учителей, к коим отношу, прежде всего, четырех знаменитых британцев: Грэма Грина, Кингсли Эмиса, Ивлина Во и Энтони Берджесса. Если бы мне удалось достигнуть хотя бы десятой доли мастерства, свойственных этим гигантам, я считал бы свою задачу исполненной. Что же касается "ярлыков"... Да пусть себе, на здоровье! Литературный классификации на то и существуют, чтобы брать писателей и определять их в тот или иной подвид. Разве можно лишать критиков и литературоведов их куска хлеба? Стараются же!
3. "Фигаро" утверждает, что ваш год рождения - 1953. Так ли это? Вы женаты? Как относитесь к женскому полу? Почему у вас нет положительных героинь (не Лера Старосельская и не Жанна - это несерьезно)?
- Корреспондент "Фигаро" ошибся: просто в тот год, когда я давал французам это интервью, мне было пятьдесят три года. Сейчас мне уже пятьдесят восемь. Правда, некоторые утверждают, что я выгляжу значительно моложе своих лет и мне - если не подходить слишком близко - можно дать на двадцать лет меньше. Да и на фотографиях, которые помещены в моих книгах, я выгляжу лет на сорок. Однако от реального возраста не спрятаться, не скрыться. Кроме того, и свой многолетний семейный стаж, и трех своих мальчиков - Криса, Марка и Энтони - скрыть нет возможности: уже большенькие. Уже вовсю считают папу старым болваном...
К женскому полу я отношусь трепетно, и именно поэтому в моих книгах так мало женских образов - и положительных, и отрицательных. Женщина, будь это Василиса Прекрасная или Баба-Яга, то есть в лучших или в худших своих проявлениях, все равно загадочна и непостижима. И мне трудно писать о том, чего я не могу понять... Впрочем, в моих книгах есть один женский образ, который я выписывал долго и тщательно: я собрал все свои страхи, все свои фобии, которые преследовали меня в молодости, когда я больше всего боялся жениться на мегере, - и все эти минусы я суммировал в образе экс-жены моего любимого героя Якова Штерна. Чтобы читателю было понятно, отчего тот ходит холостой...
4. Страдаете ли вы дальнозоркостью? Если нет, то как объяснить, что из-заокеанского далека вам многое видится лучше, чем нам, здесь живущим, в непосредственном приближении?
- Я не уверен, что мне издалека видится намного лучше, чем россиянам, живущим в России, - хотя благодарю за комплимент. Думаю, дело в другом. Находясь на некотором отдалении от "театра военных действий", легче сохранять объективность и иронически относиться ко всем - левым, правым и виноватым. Однако, несмотря на иронию по отношению к некоторым конкретным фигурам, я в любом случае сочувствую правым, реформатором. И мне неловко было наблюдать, как в последние годы жизни Андрей Донатович Синявский, недовольный Ельциным, дрейфовал в сторону коммунистов и давал интервью газете "Правда". Испортил себе некролог непоправимо! Впрочем, сам я не собираюсь быть ничьим гуру и не хочу "пасти народы" - у писателя задача принципиально иная, витии-трибуны больше не нужны. Вообще я убежден, что сочинять рецепты, "как нам обустроить Россию", сегодня этично, лишь живя в России. Издалека-то легко было указывать...
5. Ваши книги можно рассматривать и как грандиозную литературную игру, жонглирование цитатами и намеками, а в жизни вы любите розыгрыши, попадались ли когда-нибудь сами "на удочку"?
- В молодости и меня часто (случалось, и зло) разыгрывали, и я не стеснялся на розыгрыши. Но после одного жуткого случая в 1988 году я навсегда с ними завязал. Надо вам сказать, что мы с Василием Палычем, с Васей Аксеновым живем по соседству: я - в самом Вашингтоне, а он, через речку, - в Джорджтауне. И в начале горбачевской перестройки мы довольно частно с ним встречались и за рюмкой водки не без мазохизма изучали газету "Советская Россия", где печатались письма разных сталинистов. Там была для них целая колонка в каждом номере - пиши не хочу! Вася считал, что все эти письма сочиняются в редакции, а я говорил, что их действительно присылают. Короче, мы поспорили с Васей, что я собственноручно напишу похожее дебильное письмо, через своих знакомых переправлю в СССР, и "Совраска" этот опус напечатает. "Фигня!" - отрубил резкий Василий Палыч, и мы поспорили: если напечатают, он мне ставит бутылку настоящего "Курвуазье", если пробросят, я ему ставлю бутылку "Белой лошади", да вдобавок еще посвящаю ему, Аксенову, один из своих детективных романов. Сказано - сделано. Я сочинил здоровущую "телегу" от имени какой-то прибабахнутой на вожде тетки-учительницы, назвал это литературное убоище "Я Сталина не видела, но я его люблю!" и отослал школьному приятелю в Питер - чтобы тот переправил в "Совраску" уже с питерским штемпелем. Расчет у меня был простой: из большой "телеги" в газете выкроят кусочек и забубенят его в очередную подборку писем. Я предъявляю Васе оригинал, он посрамлен и коньяк - мой... А дальше произошло нечто запредельное: вместо того, чтобы выстричь кусок, они тиснули всю мою бредятину, целиком, только заголовок изменили на "Не могу поступаться принципами!" И все в СССР подумали: начался реванш, пора сушить сухари... Представляете, да? Я своей идиотской шуточкой чуть не угробил всю перестройку! Конечно, никакого коньяка я у Васи требовать не стал и даже книгу ему, хоть и выиграл спор, все равно посвятил. Роман "Опасность". Про то, как товарищ Сталин одну атомную бомбу прибрал к рукам и в Москве спрятал...
6. Вас не пугает, что многие ваши шутливые (с первого взгляда пророчества) сбываются? Не довольно ли каркать и обратиться к более миролюбивому жанру, например, к "любовному роману?
- Еще как пугает! Когда я предсказал в начале 96-го совершенно невозможную вещь - отставку всесильного генерала Коржакова, - мне самому стало неуютно: хотел написать гротеск, а попал в точку... Но вообще-то я довольно часто промахиваюсь, и слава Богу. В 1996-м на выборах победил не Жириновский, в 2000-м обошлось без смертоубийств. Писатель - не пифия, не пророк, не Глоба какой-нибудь. Я всегда пишу "Всякие совпадения случайны", чтобы обезопасить себя. Меня и так вечно поносят "прототипы" - одни за то, что я вывел недостаточно ангелами, другие - что их не чересчур демонизировал. Что так, что эдак - выходит криво. Лучше всего стоять на своем и твердить про случайное сходство. В конце концов, если сотню обезьян посадить за пишмашинки, то рано или поздно какая-нибудь напечатает "Дон-Кихота" или "Малую землю" - теория вероятности позволяет...
7. Вы уехали из России 15 лет назад (здесь же - детали биографии _где учился, работал), но многие эмигранты приезжают в "пенаты" хотя бы для того, чтобы убедиться, что в свое время поступили правильно. Вас совсем не мучает ностальгия?
- Сначала проясним детали биографии. Родился в 1942 году, образование высшее юридическое. Родился в Саратове, учился и работал в Ленинграде, в начале 80-х по израильской визе выехал в Штаты. Сейчас живу в Вашингтоне, округ Колумбия. Работаю в литагентстве Боба Харпера (уже не клерком, но еще не боссом). Музыкальные пристрастия - ранний "Роллинг Стоунз" и Бетховен (особенно ценю его 17 сонату). Любимая машина - "роллс-ройс" (однако купить ее нет средств, поэтому ездить приходится на "тойоте"). Люблю мороженое и чипсы. Не люблю (временами) своего кота, и кот (временами) платит мне тем же... Что еще? Когда жил в Ленинграде и работал в прокуратуре, сильно дружил с водочкой - профессия обязывала. На эту тему я даже давал эксклюзивное интервью московскому журналу "Трезвость и культура", но они его, по счастью, не напечатали.
Теперь насчет ностальгии. Не мучит. Я всегда могу собраться и съездить в Питер, но пока мне достаточно телевидения и Интернета. А мои питерские друзья сами, когда бывают в Штатах, ко мне приезжают. И живут у меня подолгу, на страх коту.
8. Вас выдвигали на Малого Букера и "прокатили". Тогда вы сказали, что "время детектива еще придет". На ваш взгляд, какая из свежих книг этого жанра в этом году могла бы претендовать на премию?
- Меня еще дважды выдвигали на "Большого" Букера - и тоже оба раза прокатывали. Это нормально. "Русский Грэм Грин" еще не родился. Правда, теперь есть "русская Агата Кристи" - такой умный дядечка с длинной грузинской фамилией, но последнее время он стал халтурить. Поэтому у него есть шанс на премию. Как только выйдет в свет самая неудачная его вещь, Букер, считай, у него в кармане.
9. Вам кто-нибудь когда-нибудь угрожал - из тех людей, что узнали себя в героях ваших книг?
- Люди из превыборного штаба прототипа президента из романа "Убить президента" прислали мне письмо, предлагая агитировать за своего босса... Прототип моего Фердика Изюмова из того же "Убить президента", если верить Кате Метелице времен "Свободы", в эфире обещал набить мне лицо. Но потом он увлекся российской политикой и мой вашингтонский фэйс сделался для него недосягаем... А прототип кремлевского парапсихолога Рогожина из романа "Поставьте на черное" пообещал испортить мне карму. Не знаю как карма, но насморк у меня стал случаться чаще. Наверное, угрожающие флюиды просочились до Вашингтона.
10. Часто ли ваш литературный агент - Роман Арбитман - жалуется, что устал отбиваться от обвинений: дескать, Лев Гурский - это миф, созданный им самим, и книги это его?
- Мой литературный агент Роман Арбитман никогда на это не жалуется: напротив, он этому тихо радуется и сам, по-моему, подобные слухи тайно распускает. Уверяет, что это помогают ему в личной жизни. Я не в претензии: пусть. Арбитман работает на меня за копейки, должен же он иметь с меня хоть какой-то навар...
11. Коммерческая тайна... Понимаю. Но если не в количественном исчислении, но в процентном, как вы платите своему российскому литагенту?
- См. выше.
12. Сериал "Д.Д.Д." будет иметь продолжение? Ваше отношение к фильму? (здесь же, о превращении Якова Штерна в Дубровского, увы, придется повторяться).
- Сериал "Д.Д.Д." в ближайшее время едва ли будет иметь продолжение. И не потому, что Гурский против. И не потому, что Караченцов отказывается работать дальше. Все гораздо проще: чтобы снять еще один сериал такого качества, нужны большие деньги. После августа-98 таких денег ни у кого из кинопродюсеров нет. А удешевлять Гурского - после "Д.Д.Д." это как-то обидно.
Фильм мне нравится. Говорю об этом легко, поскольку картина получилась достаточно далекой от первоисточника и я могу смотреть на нее как бы со стороны. По сути, это самостоятельное произведение - и очень даже правильно, что героя переименовали из Штерна в Дубровского: они хоть и похожи, но все-таки разные. Кстати, мой герой иногда из-за этих сравнений с киношным Дубровским комплексует, поскольку уверен: киношники жизни не знают и в частном сыске не разбираются. Впрочем, Штерн все равно рад, что стал прототипом для героя Караченцова, к которому (Караценцову) относится с большой симпатией...
13. Есть ли у вас связь с читателями? Пишут ли они вам?
- Связь с читателем у меня опосредованная. Мой литагент не только собирает рецензии, но и опрашивает своих знакомых, которым дает почитать мои книги. Экспериментальным путем было установлено, что более всего поклонников у Гурского среди людей среднего возраста с высшим образованием (по преимуществу, гуманитарным), у продвинутых школьников от четырнадцати до шестнадцати (с компьютерным уклоном) и у провинциальных журналистов независимо от возраста. Женщинам Гурский нравится больше, чем мужчинам. Пьющим больше, чем непьющим. Русским и евреям больше, чем узбекам и ненцам. Военнослужащим срочной службы Гурский не нравится вовсе (за редчайшим исключением)... Кстати, в среде родственников писателя Гурского любовь к его книгам, напротив, почти стопроцентная. Досадным исключением является мама жены. Mother-in-law. Как это по-русски? Забыл.
13. Кто первый читатель ваших книг до их выхода в свет? Близкие, друзья?
- Издатель, редактор и корректор. Остальным я не показываю рукописей, из принципа. Терпеть не могу, когда добрые люди лезут с дурацкими советами - кого из героев надо убить, кого помиловать. Моя книга: кого хочу, того убью.
14. Какое место в вашей жизни занимает книга? Какие несовместимые книги соседствуют в вашей библиотеке?
- Книги в моей жизни занимают непропорционально большое место: они оккупировали мой кабинет со всех сторон, заняли все полки, кресло, подоконник и подбираются к столу, где находится компьютер. Но компьютер им не вытеснить: это как-никак орудие производства (по Марксу). А они - всего лишь средства потребления (по Марксу же). Две несовместимые книги на одной моей полке - том Солженицына и рядом роскошный альбом ню работы гениального фотографа Хельмута Ньютона. Бедного Исаевича кондратий бы хватил от таких картинок.
15. Как вы работаете над своими книгами? Разрабатываете ли сюжет заранее или же он рождается в ходе работы? Есть ли особый распорядок вашего творческого дня?
- Как правило, сперва возникает идея (например, массовой подмены депутатов Госдумы двойниками). Потом проступают контуры сюжета. Начиная работу над книгой, я примерно знаю ее структуру - сколько частей, будет ли пролог с эпилогом (хотя и это иногда меняется в процессе). Более-менее ясно прорисовываются самое начало и самый конец. Середина всегда выглядит очень смутно и материализуется уже в процессе. Иногда из-за нее приходится что-нибудь переписывать в начале. Подробный план возникает уже тогда, когда больше половины романа написано...
Распорядок дня, когда работаешь, самый простой: утром выпиваешь чашечку кофе и выходишь за русскими газетами. Но газет не читаешь, а просто откладываешь их до вечера, когда дневная норма выполнена и можно посибаритствовать. Когда я работаю над романом, то освобождаю себя от всех домашних забот (мытье посуды, хождение в супермаркет за продуктами, кормление кота, порка детей). И ору на всех, когда кто-то неосторожно лезет под руку. Тогда домашние понимают: у папы творческий кризис. У папы опять не ладятся диалоги. Папа опять не знает, куда ему девать труп...
16. Существуют ли для вас в творчестве запретные темы, "священные коровы", табуированная лексика?
- Люблю ругаться вслух, но не люблю матерной ругани в тексте и стараюсь ее, по возможности, избегать: смачные словечки, начертанные кириллическим шрифтом, выглядят плоско, грубо и глупо, как ночная ваза на обеденном столе. Люблю женщин, но уклоняюсь от эротических сцен; если никак не увернуться, пытаюсь сделать эти сцены максимально ироничными и асексуальными. Каждый романист, пишущий ОБ ЭТОМ, так или иначе вынужден задействовать свой личный опыт, для пущей достоверности. Так вот: я не хочу заниматься эксгибиционизмом, во-первых, и выставлять дорогих мне женщин на всеобщее обозрение, во-вторых. Я пишу политические триллеры - жанр, где постельные сцены не обязательны. Я не желаю, черт возьми, чтобы в мои романы заглядывали, как в замочную скважину.