Имя писателя Льва ГУРСКОГО хорошо известно всем поклонникам жанра политического детектива. Его произведения только за последние три года многократно издавались и переиздавались в России. Парижская газета "Фигаро" назвала Гурского "мэтром кремлевского триллера". Его романы "Убить президента" и "Спасти президента" стали сенсацией, были замечен всеми ведущими российскими изданиями (от "Московского комсомольца" и "Литературной газеты" до журналов "Знамя" и "Новый мир"), номинировались на престижную Букеровскую премию. В первом из названных романов речь шла об опасности прихода к власти в России воинствующего национал-радикала и убежденного антисемита, готового ради своих целей развязать третью мировую войну (позднее эту тему подхватил Фредерик Форсайт в нашумевшем романе "Икона").
Не меньший интерес у читателей вызвала дилогия Гурского "Перемена мест" и "Поставьте на черное" (первая книга стала основой популярного сериала "Д.Д.Д.", показанного по НТВ осенью минувшего года). Романы оказались первыми русскоязычными политическими триллерами, где в роли главного героя выступил еврей-сыщик Яков Семенович Штерн. Сразу после выхода в свет первого из названных романов московская "Общая газета" написала, что Яше Штерну суждено теперь пополнить коллекцию колоритных персонажей мировой детективной литературы и встать в один ряд с Шерлоком Холмсом и Эркюлем Пуаро. "Специфика Яши Штерна, - отмечала газета "Новая Сибирь", - еврейство без надрыва, литературная осведомленность без претензий, склонность к карнавальным переодеваниям для пользы дела и по причине природной артистичности..."
Со Львом Гурским беседует по телефону литературный критик Роман АРБИТМАН.
- Лев Аркадьевич! Ваши книги в России пользуются успехом: о них пишет критика, их выпускают в массовых сериях, а, например, известная Валерия Новодворская в послесловии к первому российскому изданию "Убить президента" уже сравнила вас с Василием Аксеновым и Джорджем Оруэллом. Как вы относитесь к своей популярности в стране, которую вы покинули почти двадцать лет назад?
- Начнем с того, что "популярность" - это чересчур сильно сказано. Популярна Алла Пугачева, популярен мой коллега Эдик Тополь. Применительно к себе я, скорее, употребил бы выражение "определенная известность". У меня уже есть здесь имя. У меня есть здесь свои читатели, число которых измеряется десятками тысяч. В самом оптимистическом случае, несколькими сотнями тысяч, но уж никак не миллионами. Что же касается сравнений с Аксеновым и Оруэллом... Давайте-ка спишем их на излишнюю эмоциональность глубоко почитаемой мною Валерии Ильничны Новодворской. С Аксеновым мы живем в одном городе, в Вашингтоне, и я даже посвятил Василию Палычу свой роман "Опасность". Однако манией величия я не страдаю. До художественных открытий "Апельсинов из Марокко" и "Затоваренной бочкотары" моим писаниям очень далеко. Я, извините, - беллетрист, пускай и не из плохих. Мое пока единственное небольшое открытие - фигура Якова Семеновича Штерна.
- Скажите, а как все-таки возник образ частного детектива Штерна?
- Мне уже давно хотелось поломать имеющуюся в литературе дурную традицию, по которой для евреев - героев литературных произведений - существовало нечто вроде "запрета на профессию". Типическое здесь становилось императивом. Раз в реальной российской жизни так редко встречаются евреи-грузчики, евреи-дворники, евреи-шахтеры и уж совсем нетипичны евреи-оленеводы, то и в книгах (особенно массовых жанров) надо, мол, соблюдать ту же пропорцию. Потому-то в русскоязычном детективе часто можно было встретить еврея-адвоката или еврея-судмедэксперта, но еврей-опер или еврей-следователь были практически исключены. Мой герой стал своеобразным "доказательством от противного". И, судя по откликам критиков, достаточно убедительным доказательством. Я даже горжусь, что нарушил один из стереотипов... Между прочим, нарушение всех и всяческих стереотипов - неотъемлемое право писателя. Вот я им пользуюсь на всю катушку.
- Кстати, вы ведь сами до эмиграции немало лет отработали в прокуратуре и занимались распутыванием конкретных уголовных дел. Насколько образ Штерна автобиографичен?
- Хотелось бы мне соврать, что в очень большой степени, но вы мне все равно не поверите. Мой персонаж - молодой и симпатичный, а вот его создатель - уже не очень молодой, довольно лысый и не такой уж симпатичный. Яков Семенович Штерн отменно дерется и метко стреляет. Я же давно подзапустил, увы, свою физическую форму и не тренировался в тире больше года. Мы похожи со Штерном разве что длиной носов...
- Ну а если серьезно, Лев Аркадьевич?
- Если говорить серьезно, то я, в отличие от своего персонажа, на Петровке, 38 не служил и в частные сыщики потом не подавался. Хотя и я, и он - юристы с опытом практической работы, мой Штерн - образ в большей степени собирательный. Он вобрал в себя черты многих моих ленинградских коллег - хороших людей и отменных сыскарей-профессионалов. К слову сказать, и другие персонажи моих книг (будь то оружейник Ройфе из "Убить президента", закройщик Либерзон из "Перемены мест" или министр финансов России Гурвич из последнего романа) тоже имеют не одного, а нескольких прототипов. Ведь писатель - не зеркало и не обязан отражать реальность один в один.
- Однако большинство читателей ваших книг первым делом стараются угадать "прообразов" ваших героев. Разве не так?
- Не могу судить о реакции рядовых читателей своих книг, но вот критики и некоторые политические деятели и впрямь не понимают природы художественного обобщения. Многие требуют от меня, чтобы я признался: кого конкретно я вывел под той или иной личиной? А многие, увы, и сами все уже "разгадали" и смертельно обиделись на автора. К примеру, главный редактор "Независимой газеты" Виталий Товиевич Третьяков узнал себя в персонаже книги "Убить президента" Викторе Ноевиче и счел себя оскорбленным. Знаменитый скандалист Эдичка Лимонов обнаружил некое мистическое сходство между своей персоной и моим персонажем Фердиком Изюмовым - и в интервью радио "Свобода" пообещал нарушить неприкосновенность моей личности. Я уж не говорю про небезызвестного политика Владимира Вольфовича Ж.! Вскоре после публикации романа "Убить президента" мои российские издатели получили весьма странное послание из штаб-квартиры его партии... Впрочем, все, что связано с личностью господина Ж., есть анекдот самого дурного пошиба. Потому я бы сейчас предпочел не касаться упомянутого персонажа. Еврей-антисемит - это уже патология.
- Раз уж мы коснулись темы антисемитизма. Вот вы эмигрировали из страны в начале 80-х. В какой степени отъезд был спровоцирован наличием пресловутой отметки в "пятом пункте" вашего паспорта?
- Не в самой большой степени. Действительно, в Питере времен Романова и Толстикова царила гниловатая атмосферка, однако юдофобия партначальников была, скорее всего, логическим следствием недолеченного в молодости бытового их антисемитизма. Выдающийся писатель-фантаст Борис Натанович Стругацкий, который когда-то читал мои первые литературные опусы и которого я по праву считаю своим учителем, в одном из разговоров со мною метко сравнил подобный бытовой антисемитизм с прыщами на лице. Теми самыми, что возникают от грязи и пропадают, если регулярно умывать физиономию с мылом... Лично мне повезло: я сталкивался с проявлением юдофобии крайне редко и покинул страну по иным мотивам. Основная моя профессия с некоторых пор стала мне в тягость, а все, что я писал, по понятным причинам не могло быть напечатано в Советском Союзе. Не хватало моим писаниям "советского патриотизма". Вот и пришлось уматывать за кордон.
- Насколько я знаю, вы и сегодня не обделены вниманием "профессиональных патриотов". Вас нередко обвиняют в так называемой "русофобии". В журнальчике "Витрина" пару лет назад появилась статья, где ваши сочинения по степени "вредоносности" даже ставились в один ряд с программой НТВ "Куклы". "От травоядного, словно барашек, Шендеровича, - писал некто Игорь Михайлов, - Гурского отличает здоровая и прогрессирующая злоба к бывшему отечеству...". Такие нападки вас не задевают?
- Скорее, веселят. И среди критиков попадаются упертые дураки, которых по-прежнему мучает кошмарное видение мирового жидомасонского заговора. Последний раз я столкнулся с таким подходом к своим сочинениям, когда "Убить президента" выдвигали на Букера. Тут же появились статейки, в которых вначале перечислялись фамилии номинаторов (из большого списка выбраны были сплошь еврейские или похожие на еврейские), после чего делался прозрачный вывод: люди с такими фамилиями, естественно, не могли выдвинуть никого, кроме еврея Льва Гурского (вкупе с евреями же Александром Кабаковым, Евгением Рейном, Борисом Хазановым и Сергеем Гандлевским). "Еврейского" Букера в тот год получил Андрей Сергеев - должно быть, очень замаскированный масон...
- Если не ошибаюсь, еврейская тема присутствует и в вашем последнем романе "Спасти президента"?
- Присутствует, ну как же без нее! Моя книга - это своеобразное продолжение романа "Убить президента", откуда и перекочевали в новую вещь некоторые знакомые персонажи, типа бессменного редактора "Свободной газеты" Виктора Ноевича. Теперь действие романа разворачивается накануне президентских выборов в России. Среди главных претендентов на престол - большевистский лидер Товарищ Зубатов, которого вовсю поддерживает чернорубашечная Русская Национальная Лига во главе с фюрером Карташовым. Однако буквально за два дня до выборов происходит накладка: на телевидении теряют фонограмму русского народного танца, который генсек Товарищ Зубатов отплясывает перед своим сельским электоратом в колхозе "Заря". Понятно, что под руку звукорежиссерам случайно попадается не что-нибудь, а именно "Семь-сорок". Разумеется, сюжет в таком виде транслируется на всю страну. Само собой, все СМИ начинают оживленно комментировать новую предвыборную тактику большевиков, а обиженный в лучших чувствах фюрер отправляется на "разборку" с генсеком... Ну и так далее, и тому подобное.
- Судя по этому пересказу, писатель Лев Гурский сохраняет привязанность к жанру, который рецензент "Книжного обозрения" назвал "детективом-памфлетом"?
- Отчасти да. Конечно, упор следует сделать на первое из двух слов, поскольку я по-прежнему стараюсь следовать законам детективного жанра: острый сюжет, динамика, тайна, расследование, неожиданная развязка. Но если при этом мои книги окажутся веселыми, то это моим романам будет только в плюс. Непроницаемая людская серьезность всегда настораживала и меня, и моих любимых персонажей-сыщиков. Яшу Штерна - в том числе.

2001 год