Бородатый Немезид
(глава из романа)

Ближе к обеденному перерыву Сойкин все чаще стал поглядывать то на меня, то на циферблат настенных часов, то опять на меня. Когда электрические ходики отбили час пополудни, директор не вытерпел.
- А они точно наедут сегодня днем? - осторожно поинтересовался он. - Через час ведь закрываемся на обед.
- Наедут, - обнадежил я. - Налетят. Не волнуйтесь, Лев Борисович, Кутя прожорлив. Если он раскатал губу на вашу торговую точку, то заявится в гости всенепременно. И уж тогда, пожалуйста, без самодеятельности: просто слушайте мою команду.
- Я помню, помню, - согласно закивал Сойкин. - Инициативу вы берете на себя.
Директор магазина "Юность" Лев Борисович Сойкин - дядечка в возрасте, но еще склонный к легкому авантюризму, - сразу принял мой голливудский сценарий на "ура". Главный менеджер торгового зала Володя Тростенецкий, которому я клятвенно пообещал свести беспорядок к минимуму, тоже одобрил план, хоть и посомневался немного для приличия. Труднее всего оказалось уговорить двух молодцеватых охранников, Лешу с Кешей, зазря не геройствовать во время наезда кутиной гвардии. Конечно же, я напрасно затеял инструктаж охраны в присутствии Льва Борисовича и Володи. Преданно скосив глаза на свое начальство, оба здешних качка так убедительно стали играть желваками, бугрить бицепсы и прочими домашними средствами изображать крутизну, что даже я почти поверил в их готовность защищать до последнего вверенный им книжный магазин и, если совсем уж подопрет, отдать в неравной борьбе две молодые жизни. Типа Гастелло или Александра Матросова - только не за Родину, как те, а за хозяйские бабки. Пришлось мне отводить этих пионеров-героев в сторонку и растолковывать без свидетелей, от каких именно подвигов Леше с Кешей надо будет воздержаться. Временно. Минут на двадцать. Во исполнение стратегического замысла Якова Штерна. Уразумев, наконец, что частный детектив Я. С. Штерн работает за отдельный гонорар, не посягая на их ежемесячное денежное довольствие, охранники мигом перестали корчить из себя шварценеггеров. По правде говоря, им ни чуточки не улыбалось связываться с кутиными дуболомами. Раз уж нашелся такой супер-пупер Яков Семенович, согласный подставить свою умную башку вместо их бритых бестолковок, то Леша с Кешей с превеликим удовольствием задвинутся в тыл. Надо - значит надо, без базара...
Гости возникли на горизонте в 13.55, за пять минут до перерыва. Сквозь стеклянную витрину я увидел, как серый шестиместный "ровер", набитый под завяз, вывернул на Большую Полянку откуда-то со стороны Старомонетного переулка и, противно скрипя покрышками, встал неподалеку от дверей нашего магазина.
Шесть человек - это ничего, это по-божески. Кутина бригада, включая и молодняк, могла выставить на стрелку до двух десятков стволов. Я всерьез опасался, что сюда нагрянет по крайней мере дюжина мордоворотов на двух тачках. Однако Кутя, видимо, размечтался взять "Юность" легкой штурмовой группой: дорожка-то накатанная. Босс не фраер, бесхозная книжная лавка не Форт Баярд, шугаться западло. Этим лохам только покажи "козу" - и конкретные башли сами полезут в твой карман. Тебе еще спасибочки скажут, что хрусты принял, отец родной, не побрезговал. А чего, в натуре? Плюнуть да растереть.
Тем временем пятерка стриженых бакланов во главе с боссом Кутей гуськом одолела три метра тротуара и вступила на крыльцо магазина. Очевидно, предводителю этой братии кто-то насвистел в порядке грубого подхалимажа, будто бы он, Павел Иванович Кутепов, уроженец Пскова, тридцати шести лет от роду, дважды судимый (за попытку изнасилования и за мелкую кражу), в такой вот широкополой шляпе из натуральной замши - ну просто вылитый техасский рейнджер Уокер. На самом же деле американская шляпа а-ля Чак Норрис сейчас придавала тощему Куте вид одинокой поганки, по дурости затесавшейся в шеренгу круглоголовых подосиновиков. А вся компания сильно смахивала на иллюстрацию к любимой книге моего детства "Война грибов".
Что ж, рассудил я, если эта бродячая грибница хочет войны, она ее получит. За Яковом Семеновичем Штерном не заржавеет. Будет вам порция солянки из бледной поганки.
- На исходную! - тихо скомандовал я.
Лев Борисович вместе с кассиршей Галей послушно юркнули в подсобку, оба охранника исчезли за стеллажами в конце зала, а Тростенецкий с сонным видом прилепился к кассовому аппарату - как будто весь день самолично выбивал чеки и даже слегка подустал. Главному менеджеру иногда случалось заменять Галю у аппарата, поэтому рокировка не выглядела чересчур подозрительной. Нормальный ход.
Тренькнул дверной бубенчик.
- Здрасьте! - Гауляйтер Кутя торжественно вступил в магазин, который уже считал наполовину своей вотчиной.
Пятеро его подручных гоблинов с легкими бильярдными киями в руках проследовали за чахлой спиной предводителя. Не теряя времени даром, они начали сшибать своими деревяшками книги с ближних рекламных стендов. Хорошо еще предупрежденный мною Тростенецкий загодя расставил на этих стендах вместо свежих новинок неликвиды из складских залежей - те, которые предназначались на уценку или списание. Благо кутины братки разбирались в текущем ассортименте примерно так же, как дикие кабаны в благородных французских винах: весьма поверхностно.
- Вы чего... эй, вы чего, парни?.. - растерянным голосом спросил Володя, высовываясь из-за кассы. Надо признать, свой испуг Тростенецкий изобразил весьма артистично. То ли главный менеджер блистал когда-то в школьной самодеятельности, то ли впрямь немного струхнул. Для нашего плана разницы нет - важен конечный результат.
- Ничаво-ничаво! - весело передразнил менеджера Кутя. - Дружбаны пришли, вот чаво. Ну-ка, зови директора этой богадельни. Поздоровкаться хочу с нашим Левой.
Гоблины между тем опустошили несколько боковых стеллажей, небрежно раскидав по полу две-три охапки разноцветной глянцевой макулатуры со стендов. Затем они составили свои деревяшки в уголок и толпою сгрудились в тылу предводителя.
Насколько я помню старинный этикет официальных наездов, первый раз пришельцам надлежало годить, не устраивать никакого погрома, а всего лишь с мрачными рожами поигрывать тяжелыми бейсбольными битами. Однако же Куте ничего не стоило запамятовать этикет и перепутать спортинвентарь. Из всех столичных гауляйтеров этот герой дня без сахара был самым темным. Сравнение с ним выигрывал даже Ворона с Академической, вдумчиво умножавший сто на сто при помощи карманного калькулятора, а уж пречистенский Цыпа - с его троечным дипломом зубопротезного техникума! - выглядел на кутином фоне просто-таки Большой Советской энциклопедией.
Всего же гауляйтеров было в городе около сорока. Персональный их состав иногда обновлялся, но общая численность оставалась неизменной. Так повелось еще со времен Большой дележки конца восьмидесятых, когда средь шумного бала книжники все-таки урвали свое. Пока криминальную Москву сотрясали взаимные разборки бензиновых шейхов, автомобильных королей и сосисочных магнатов, наши гауляйтеры почти бескровно (два-три взрыва, пять-шесть особо упорных жмуров) растащили книжную столицу России на собственные сферы влияния. Под контроль был взят весь издательский и книготорговый бизнес Москвы, включая передвижные лотки, крупные магазины и полиграфбазу. Как только загасили явных чмо, дело устаканилось. Чужие попритихли, а претензии между своими научились разруливать на арбитраже в Балашихе.
К концу девяностых границы сфер окончательно отвердели. Теперь любая громкая попытка нарушить конвенцию вылилась бы в кровавую драчку всех против всех, которой никто не желал. Но увы. Хоть земля московская велика была и обильна, отморозков на ней по-прежнему хватало. И среди гауляйтеров порой находились любители втихаря откусить то, что плохо лежит.
По заведенному раскладу весь район Полянки (где, кроме сойкинского магазина, существовала и элитарная книжная лавка "Евгений Онегин" в Казачьем переулке) курировал господин Городовиков Александр Александрович, в узких кругах известный как гауляйтер Саныч. Делая основные бабки на реимпорте офисной бумаги и обложечного картона, Саныч мог позволить себе меценатство. Книжные точки на своей территории он почти не выдаивал. То есть брал, естественно, мизерный процент с черняка, а на белые деньги вообще глядел сквозь пальцы: пусть-де и Госналогслужба потешится, срубит сколько-нибудь себе в казну, ему не жалко. Благодаря такому отчаянному либерализму местного гау торговые дела "Юности" шли совсем недурно. Да что там "Юность"! Сам Готлиб Ауэрбах, он же дядька Гоша, старый московский фанат искусства ради искусства из магазинчика "Евгений Онегин" - и тот ухитрялся как-то зарабатывать себе на хлеб с кефиром, почти без наценки распространяя среди бедных московских интеллигентов ученые трактаты крестных отцов мирового постмодерна.
Пир духа продолжался лет шесть и закончился примерно месяц назад, в начале мая, едва господин Городовиков капитально слег с диагнозом "обширный инфаркт" (сказались его тесная дружба с водочкой плюс давнишние познавательные экскурсии по тундре, по железной дороге, где встречается редко городской экипаж). Опасаясь наката, врачи-вредители по обыкновению темнили с приговором. А поскольку при еще живом товарище Совет гауляйтеров не рисковал делить его наследство, возникла заминка, которой поспешил воспользоваться сосед Кутя. Тот уже давно заглядывался на оба магазина, алчно прикидывая, что здешнее финансовое Эльдорадо наверняка поросло некошеными бабками.
Горемыка Ауэрбах с его деревянной развалюхой в Казачьем переулке стал кутиной жертвой номер раз. Как назло, всю первую половину мая я провел в командировке гораздо западнее Москвы. Ровно неделю мне пришлось паровозиком курсировать между Смоленском и Минском в поисках потерянного трансферта "Межкниги" - чтобы затем еще одну неделю выцарапывать найденные деньги книжников, оказавшиеся почему-то в Могилеве и почему-то на корсчете мелкой фирмы, занятой дизайном этикеток к собачьим консервам... По возвращении в российскую столицу я застал безотрадную картину: на месте магазинчика элитарной книги воздвиглась самодовольная консервная жестянка шопа, где шла бойкая торговля брошюрами по бодибилдингу вместе с порнокомиксами и запаянными в целлофан журналами для мужчин. Вернись я дней на пять раньше, ситуацию еще удалось бы, возможно, поправить. Однако расторгнуть абсолютно законную - по виду - сделку купли-продажи сам Яков Семенович Штерн был бессилен. Господин Ауэрбах, согласно нотариально заверенной купчей, добровольно уступил за гроши свою лавку господину Кутепову и, раздав остатки постмодернистов, убыл на родину далеких германских предков.
Говорят, бедного дядьку Гошу доканала витрина нового шопа, где над шоколадными мышцами культуристов, над ветчинно-розовыми силиконовыми женскими бюстами, над дебильными рисованными мордочками эмтивишных Спасителей Америки Бивиса и Батхеда нелепо громоздилась прежняя вывеска - "Евгений Онегин". Переименование торговой точки обошлось бы в сущие копейки, однако жадный Кутя предпочел даже в этом сэкономить. Он и магазин "Юность" сегодня понадеялся таким же арапом взять на хапок. Но теперь уж дудки, милый. Нашла коса на грабли...
- Что за бардак вы тут развели? - глумливо укорил Кутя менеджера. Рисуясь, он пинком отфутболил к кассе ближайший фолиант, сброшенный его мордоворотами со стенда. - Гляньте, люди добрые! И это - книжный магазин? Ай-яй-яй! Всюду грязь, срач, бумажки валяются, как в привокзальном толчке. Смотреть больно. Ну где там наш Лева? Лева-а, ау-у-у!
Гауляйтер-поганка специально говорил погромче, чтобы, кроме человека за кассой и дуболомов с бильярдными киями, его услышали посетители "Юности". Дешевый понтярщик Кутя обожал выделываться на публике и потому нуждался в некотором количестве зрителей. Правда, численный перевес обязан был быть на его стороне. Пара-тройка развесистых фраеров - этого вполне хватит для куража. Аншлага в таких делах не требуется.
За пять минут до обеда народу в торговом зале действительно осталось всего-ничего. Лупоглазая кроха-школьница замерла возле прилавка с женскими романами из серии "Соблазны". Демократического вида технарь-интеллигент, сунувший нос в свежий томик фантастики, все никак не мог оторваться. Крупноформатная мадам лет пятидесяти придирчиво выбирала себе очередную порцию книг по лечебному голоданию. Да еще над столиком с разным букинистическим хламом, неподалеку от двери, близоруко сгорбился седенький пушистобородый дедуля-книголюб лет девяноста - в белой детской панамке, в парусиновом костюме эпохи нэпа и скороходовских галошах из тех же времен, в треснутых очках на ржавой металлической цепке, с самодельной клюкой и веревочной авоськой, из которой напоказ всему миру выглядывали белый початый рулон туалетной бумаги и оранжевая клизма.
- Долго мне еще ждать? - капризным тоном спросил гауляйтер-поганка, делая знак съедобным грибам, чтобы те построились в каре за его спиной. - Я ведь знаю, директор здесь. Эй, Леопольд, выходи! А то за шкирку вытащим!
Кутя довольно удачно выбрал время наезда. Роковая его ошибка заключалась в том, что бородатым чучелом в панаме сегодня был я.
- Ребята, вы зачем тута фулюганите? - возмущенно скрипнул древний книголюб и зашаркал резиной своих мокроступов навстречу гостям.
При этом ветхий бородач как-то сразу оказался ровнехонько на линии между Кутей и кассой. Операция "Старость - не радость" началась.
- Дедуля, - с лучезарной улыбкой произнес Кутя, - уйдите с дороги. Пожалуйста. Мне ведь только дунуть, старый вы козел, и вас унесет за километр.
- Я? Я козел?! - завелась с полуоборота воинственная развалина, потрясая клюкой. - Да я таких, как ты, еще в гражданскую...
Гауляйтер-поганка картинно щелкнул пальцами, и из-под правой его руки вырос гоблин.
- Очень медленно. Очень нежно. Переставь этого ветерана Куликовской битвы обратно к стеночке, - приказал, даже не поворачивая головы, Кутя. Наверное, он себе нравился в эти мгновения. Вежливость и наглость в одной упаковке. Чистый Аль Капоне, никак не меньше.
Съедобный гриб из кутиной кодлы приблизился ко мне вплотную и лениво посоветовал:
- Брысь, дед.
В следующую секунду моя правая скороходовская галоша впечаталась в его левую адидасовскую кроссовку, а стальное острие клюки достигло коленной чашечки правой ноги этого дуболома. Если кто-нибудь думает, что в таком положении легко сохранять равновесие, пусть попробует сам. Я посмотрю.
- А? - с удивлением квакнул дуболом и начал падать затылком прямо на один из недоразгромленных стеллажей. Именно туда, где в опасной близости от края верхней полки балансировали пухлые ежегодники Российской академии искусств, выпускаемые попечением знаменитого скульптора, вице-президента РАИ Захара Сиротинина. Вице не мудрствовал лукаво. Заполнялись тома, в основном, репродукциями его же собственных живописных работ.
На взгляд искусствоведов, живопись плодовитого Захара была так же тяжеловесна, как и все его многопудовые изваяния. Сейчас в этой истине предстояло лично убедиться кутиному мордовороту. И...
Бумммм!! Ежегодные шедевры трижды лауреата государственных премий, заботливо переплетенные в отличный финский картон, лавиной обрушились на темечко гоблина, с грохотом пригвоздив незваного гостя к полу.
Каждая встреча с прекрасным - это всегда настоящее потрясение, машинально отметил я. Культурный шок. Устоять практически невозможно. Теперь этот павший мордоворот при виде шедевров Сиротинина долго еще будет рефлекторно вздрагивать. Когда очнется. А пока из пятерки кутиных гоблинов в строю осталось четверо.
- Ты чего, дедок? Тебе в крематорий охота? - Неосторожный Кутя еще не забеспокоился. Только слегка удивился внезапной прыти дряхлой руины в панамке. Быструю победу старой песочницы над своим бойцом он, похоже, приписал несчастному случаю. Раз в десять лет и банка огурцов взрывается. И покруче фугаса.
Вместо ответа на хамский вопрос Кути я отбросил ненужную клюку, выхватил из авоськи рулончик туалетной бумаги и выставил его перед собой на манер щита или гранаты.
Бытовой героизм отважной рухляди со стороны выглядел, подозреваю, невероятно смешно: как если бы скрипучая инвалидная мотоколяска вздумала обойти на трассе гоночный "феррари". Гауляйтер гнусно ухмыльнулся. Его подручные гоблины счастливо заржали. Они даже не подумали опять вооружиться хотя бы своими киями. Участь собрата, погребенного под альбомной лавиной, гоблинов пока не озадачила. Тем лучше.
Кутя вновь щелкнул пальцами, и из-за его левого плеча на меня вразвалочку пошел еще один мордоворот. Но не дошел.
Туалетная бумага оказалась с сюрпризом. Изготовили этот веселый рулончик не у нас в Москве и даже не в эпицентре российской туалетно-бумажной индустрии городе Кондрово Калужской области, а, напротив, в далеком Нью-Йорке. И продавался рулончик там же, на 23-й улице, в знаменитом магазине розыгрышей Джерри Каца, который время от времени пересылал мне с оказией всякую мелочовку, незаменимую в хозяйстве частного детектива. Нью-йоркские эдисоны, например, додумались до гибрида праздничного серпантина с клейкой липучкой для мух. Забавная получилась штуковина. Удобная в броске. Самым главным тут было - не выпуская из рук хвостика ленты, метнуть это безобразие аккуратно в цель. После чего жертва американского юмора сама, трепыхаясь, наматывала на себя все пятьдесят пять метров прочной липкой бумаги. И фиг потом самостоятельно разматывалась. Уже проверено.
- Ах ты сссу... м-м-м-м!.. - Нью-йоркская народная забава не подвела Якова Семеновича. Превращение мордоворота в белый кокон заняло всего секунд десять. Обычно жертвам хитрого рулончика удается хотя бы спасти лицо, но ретивый гоблин отмахивался столь бурно, что попутно умудрился залепить себе и рот. Не повезло парню. Повинуясь пинку моей галоши, этот мордатый Лаокоон, проигравший схватку с бумажной змеюкой, откатился к стендам и там злобно засопел в две свободные дырочки.
Наконец-то Кутя допер, что с аттракционом вышел облом. Гадкий старикашка-ниндзя запросто вырубал его гвардейцев поодиночке. Честный рыцарский турнир надо было сворачивать - не до жиру.
- Уррройте его! Все! - коротко взрыкнул гауляйтер-поганка. Последняя троица гоблинов пошла в наступление одновременно, с трех сторон. Отступать мне было некуда: позади касса.
Впрочем, фронтально-фланговая атака опасна, когда ты к ней не готов. А я был готов. Правая моя рука уже раскручивала в воздухе цепь с очками на конце (обе дужки отлиты из натурального свинца). Левая - сжимала полную клизму в предбоевой позиции.
Вжжик! Импровизированная праща улетела на правый фланг и там соприкоснулась с незадачливым Голиафом. Звон был еще тот. Хотя на территории головы всякого гоблина лоб занимает площадь, и близко не сопоставимую с подбородком, мой метательный снаряд отыскал нужную цель.
"Ты еще крепок, старик Яков! - подбодрил я себя, боковым зрением отследив падение Голиафа. - Старый кривоногий дуб еще пошумит. Нынешняя молодежь и в подметки не годится твоим ветеранским прахорям".
Тем временем левый фланг не дремал. Еще один образец нынешней молодежи уже пересекал мордой мысленную траекторию струи из ручной клизмы. Пора, брат, пора! Я торопливо сдавил резиновые бока своего орудья.
Клизма издала звук "пззз", плавно переходящий в "пшшш". Сто миллилитров прозрачной жидкости желтого цвета за четверть секунды достигли выпученных гляделок гоблина. Вы никогда не пробовали использовать самодельную перцовку в качестве глазных капелек? Нет? Ну и не пробуйте. Ни в коем случае.
- Ооооо! Жжжется!! - Гоблин инстинктивно взметнул лапы к физиономии и слепо зашарил ими в поисках глаз: на месте ли? Перца в перцовку я навалял от души, не пожадничал.
- Так вам и надо, - злорадно проговорил дедуля-террорист, делая быстрый шажок в сторону.
Всякую ориентацию на местности переперченный гоблин утратил. С громким матом он ринулся на голос, проскочил мимо кассы - чтобы где-то на периферии моего зрения успешно врезаться всем корпусом в боковой стеллаж. И, судя по шуму, обвалить его содержимое прямо на себя. Ай-яй-яй.
Кажется, Володя Тростенецкий именно на тот стеллаж составил неликвидную классику - комплектов тридцать наглухо подвисшего Николая Добролюбова в задубевших от времени сизых переплетах. Вот и пригодился ваш луч света в тридевятом царстве, товарищ классик. Примите наши поздравления. Из пяти мордоворотов в строю остался всего один.
- Гаси его! - заорал гауляйтер Кутя, имея в виду не Добролюбова, а конкретно меня.
Крик он адресовал своему последнему бойцу, изготовившемуся для фронтальной атаки. Благо мордоворот имел особо крупные размеры и раза в полтора был массивней вреднючего старца. Такой бы, пожалуй, мог вручную загасить средних размеров гризли - не говоря уж о мелкой дичи вроде псевдодеда Якова Семеновича Штерна.
На свою беду, гоблин-тяжеловес повел себя как типичный партийный догматик, тупо затвердивший основной постулат марксизма: "Вся сила Карла - в бороде". Будь пятый мордоворот хоть немного посмекалистее, он крепенько подумал бы, стоит ли поддаваться на провокацию и хвататься рукой за седую бороду противника. Ту самую, которую злокачественный старикан услужливо выпятил ему навстречу - разве что не повесил на ней табличку "Дерни за меня!"
Ррраз! Пальцы гоблина сомкнулись на седом венике. За моей спиной Тростенецкий испуганно ойкнул. Не переживайте, Володя, у нас все схвачено.
В тот же миг по торговому залу разнесся веселый треск. Моя борода выстрелила маленькой зеленой молнией, а затем последний кутин кадр, выпустив из руки добычу, с болезненным кряканьем стал опрокидываться на пол. Еще мгновение - и пол вздрогнул от тяжкого падения тела гоблина. Ударная волна пробежала по залу. Слабо звенькнули стеклянные витрины где-то в дальнем углу. Парочка альбомов с нетленными шедеврами Захара Сиротинина, случайно залежавшихся на верхней полке, шумно присоединилась к собратьям внизу.
Гауляйтер-поганка остался теперь один, без прикрытия. Мимоходом я поймал его безумный взгляд, устремленный на страшную чудо-бороду. Возможно, он решил, будто античная богиня мести Немезида переменила пол и явилась сюда на разборку с Кутей. Или нагрянул сам бог Саваоф, упрятавший нимб под белую стариковскую панамку.
На самом деле никакой мистикой здесь и не пахло. Паленым волосом пахло, а чудесами - нисколько. Все было в рамках исторического материализма. Списанную, но еще довольно сносную бороду мне дружески презентовал бывший гример МХАТа. Уходя на покой, он получил в качестве отступного несколько профессиональных реликвий (на более капитальные дары у театра денег не нашлось). В числе подарков имел место и седой веник, в котором, по преданию, сам великий Москвин гениально изображал старца Луку из "На дне". Не далее как три часа назад я упрятал в бороду два электрода, а мощный конденсатор, какие используются в полицейских шокерах, прицепил под рубашку. Если бы гоблин не проявил инициативы, я бы, конечно, и сам исхитрился достать волосяным веником до его физиономии. Но гоблин оправдал мои ожидания. Все-таки чертовски любопытно, почему же борода-веник вечно соблазняет подобных типов? Неужели это первобытная тяга к десакрализации Деда Мороза? Надо посмотреть у Фрэзера.
Однако, решил я, пора возвращать Кутю с небес на землю.
Перешагнув через лежащего мордоворота, я вплотную приблизился к гауляйтеру-поганке. Борт в борт. Тот ошалело таращился на меня, словно библейский Лот - на двухрублевую пачку поваренной соли.
- Ку-ку! - негромко сказал я и, чтобы не вызвать у Кути приступа религиозного психоза, слегка приподнял свою стариковскую панамку. Под нею вместо сияющего нимба или редких седых кудельков девяностолетнего дедули можно было увидеть нормальную прическу брюнета лет сорока от роду.
В глазах Кути промелькнуло нечто вроде озарения. Арбитражами в Балашихе, где московские гауляйтеры обычно перетирали свои напряги, этот отморозок пренебрегал, но обо мне просто обязан был кое-что слышать. Слава неустрашимого, неподкупного и безжалостного частного сыщика бежала впереди меня, подметая пыльный асфальт хвостом сплетен. На моем счету были три остановленных войны книжников - бибиревских с отрадненскими, измайловских с кусковскими и преображенских с михайловскими. В каждом из трех случаев я, по слухам, действовал предельно жесткими методами. Огнем и мечом.
Это были на редкость убедительные слухи. Их распускали сами вояки-гауляйтеры, чтобы не признаваться в собственной дури: конфликты не стоили выеденного яйца и решались миром. Про дурь я популярно объяснял зачинщикам на пальцах, без применения силы. Два-три взаимных фингала не в счет.
- Меня зовут Штерн. Яков Штерн, - подтвердил я кутину догадку.
- Теперь-то въехали?
Склонность легендарного Якова Семеновича к искусной маскировке была важной частью имиджа. Гауляйтер Ворона в личной беседе однажды уподобил меня человеку-невидимке. Прочие его коллеги пользовались, может быть, не столь литературными, однако наверняка не менее сильными сравнениями.
Кутя дрогнул и подавленно кивнул.
Чтобы морально добить человека-поганку, я вытащил из кармана реликтового пиджака зеленый фломастер и зеркальце. Сдвинув роскошную шляпу Куте далеко на затылок, я позеленил ему лоб перекрестьем мишени и дал полюбоваться отражением.
- В следующий раз здесь будет пуля, - грозным шепотом пообещал я и влепил ему предупредительный щелбан точно в мишень. - Если хоть одна нога кого-то из ваших ублюдков переступит порог моего магазина. Поняли?
Кутя принял щелбан как должное. С готовностью и раскаянием.
- Э-э-э? - лишь удивленно заблеял он. В смысле: я не знал, что магазинчик ваш. А то бы я никогда, ни за что, ни под каким видом.
Честно говоря, "Юность" и близко не была моей. Я врал. Граждане наподобие Кути неплохо понимали только сугубо материальные интересы других граждан. Поэтому в спорных случаях я нагло прикрывался байками о тайном владении имуществом своих клиентов. Если бы хоть четверть всех торговых точек, отбитых мною у отморозков, действительно принадлежала мне, я мог бы не горбатиться на скудной ниве частного сыска. Фамилия детектива Штерна и так попадала бы в золотую сотню наиболее обеспеченных жителей столицы - куда-нибудь между великим кинорежиссером Оболенцевым и модным адвокатом Юзефовичем. Однако это противоречие как-то ускользало от внимания отморозков...
- Смотрите у меня! - Я примерился ко второму щелбану, но передумал. На сегодня хватит экзекуций.
Гауляйтер скосил глаза на дверь, уже готовый линять. Было ясно, что при живом Якове Семеновиче (а я надеялся прожить еще долго!) в магазин Сойкина он больше не сунется. Не рискнет. И поскольку ощутимый физический урон его гвардии я уже нанес, мне оставалось завершить операцию "Старость - не радость" легкой финансовой оплеухой самому Куте. Чтоб было не больно, но обидно.
- Сперва оплатите нанесенный магазину ущерб, - потребовал я.
- В размере...
- ...десяти тысяч рублей, - из-за моей спины подсказал Володя Тростенецкий, завысив стоимость погрома раз эдак в десять.
Кутя торопливо выгреб из карманов бумажный ком, сосчитал мятые пятисотки и попытался вручить их мне.
- В кассу, в кассу, - повелел я. - Володя, оприходуйте сумму как плату за мелкий опт. И пусть забирает товар. Мы законов не нарушаем.
Лязгнул кассовый аппарат, из прорези вылез чек, и новоявленный книголюб Павел Иванович Кутепов стал законным обладателем всей той макулатуры, которую его же гаврики разбросали по полу. Включая захаровы альбомы и задубевшего классика Добролюбова.
Наверняка директор Сойкин и не чаял сдать складские неликвиды по цене наимоднейшего отходняка. Пусть это ему будет маленькая компенсация за сегодняшнюю нервотрепку.
- Леша! Кеша! - позвал я охранников.
Теперь нашлась работа и для магазинных стражей. Сначала они деликатно выпроводили за дверь трех обалделых покупателей (думаю, с их подачи весть о лихом дедке-терминаторе пойдет гулять по всему району). Потом Леша с Кешей принялись извлекать из книжных завалов бесчувственные тела кутиных гоблинов, сносить их в салон "ровера" и грубо складировать там штабелями, как поленья.
А вот помогать главарю гоблинов в погрузке книг никому даже в голову не пришло. Сам Кутя неоднократно порывался забыть свое имущество в магазине, но всякий раз я строго грозил ему пальцем: дескать, бери-бери, нам чужого не надо. Потому-то, прежде чем сесть на водительское место, гауляйтеру собственноручно пришлось набить вместительный багажник своими приобретениями. До упора.
- Благодарим за покупку, - учтиво произнес Володя, когда Кутя перетаскивал на горбу последнюю партию макулатуры.
- Ы-ы-ых... - Это было самое вежливое, что навьюченный гауляйтер-поганка мог выдавить из себя в присутствии Якова Семеновича.
Как только кутин "ровер" исчез с горизонта, из подсобки выкатился счастливый Лев Борисович Сойкин. В руке он держал заранее заготовленный конверт.
- Нет слов! - с чувством пропел директор "Юности", вручая мне гонорар. - Буквально нет слов! То есть вообще нет никаких слов!..
Видно было, что переполненный эмоциями Сойкин растерял в подсобке все комплименты - и оттого готов хоть до вечера исполнять в мою честь эту "Песню без слов" Мендельсона. Не утешайте меня, Лев Борисович, мне слова не нужны. Работа у нас такая.