Премьер Украины Козицкий (глава из романа)

- ...Тогда он поднимает флаг над четвертым энергоблоком. А на флаге вместо нашего трезубца - двуглавый хохол! Ха-ха-ха-ха!
Сердюк досказал анекдот и смачно хохотнул. Дмитро и Олесь переглянулись и тоже захихикали. Даже Яша на переднем сиденьи издал звук, напоминающий конское фырканье. Один лишь я только дипломатично улыбнулся. Увы: что дозволено референту, охранникам и шоферу, то премьер-министру делать возбраняется. Должность мешает. Вот уйдут меня в отставку, буду частным лицом - тогда пожалуйста. Смейся, сколько влезет, над любой непатриотической глупостью.
- Не годится, - забраковал я сердюковский анекдот.
- Почему, Василь Палыч? - удивился мой референт. - По-моему, ничего. Смешно. Глядите, Яшке - и то понравился. А до него доходит, как до жирафа.
- Це добрэ, - отозвался шофер, пропустив "жирафа" мимо ушей. Яша был единственным из нас, кто даже в неофициальной обстановке разговаривал на государственном языке.
- Потому, - вздохнул я. - Существуют, шановний пан Сердюк, правила Большой Политики. Правило первое: без крайней нужды не ставить партнера в затруднительное положение.
- Не улавливаю, Василь Палыч, - наморщил лоб Сердюк. - Анекдот ведь не пистолет... - По его понятию, затруднить партнера можно было одним способом: сунуть под нос ствол. Иногда бывший атташе по культуре посольства в Москве и нынешний референт премьера Козицкого делался туп в элементарных вещах. Сказывалась служба в посольской Безпеке, которую он лет пять сочетал со служением национальной культуре. С явным ущербом для последней.
- Скажите мне, Сердюк, - мягко поинтересовался я у референта, - а куда мы, собственно, едем?
Сердюк озадаченно наклонил голову. Затем вернул ее в прежнее положение. Опять наклонил. По его гренадерскому лбу вновь прокатилась складка. Вопрос был слишком прост, чтобы не содержать подвоха.
- Как - куда? - проговорил он, наконец. - Понятно, куда. В Кремль. На встречу с НИМ... - Мой референт ткнул пальцем куда-то в сторону окна "чайки".
Я посмотрел в указанном направлении. Автомобиль уже отъехал на приличное расстояние от нашего особняка в Гагаринском переулке, однако пейзаж за окном ничуть не изменился. По обеим сторонам дороги седовласый Президент России, как и прежде, исправно помахивал рукой с предвыборных плакатов. Вместо официального пиджака на Президенте теперь был свитер домашней вязки - темно-зеленый, неброский, уютный. Когда сегодня утром я ехал из аэропорта в наше посольство, картина вокруг была точно такой же: улыбка, свитер, взмах рукой, ласковое пожелание не ошибиться в выборе. Казалось, на всех российских дорогах в окно заглядывает твой добрый родственник, почти дедушка. Решившись отдать голос за кого-нибудь другого, ты как будто совершал предательство, отправляя родного деда в богадельню. Имиджмейкеры из администрации сработали замечательно, высший пилотаж. На тех, кому за сорок, такие штучки должны подействовать. И подействуют, можете не сомневаться. Этот непотопляемый выскочка Болеслав умеет подбирать команду. Дважды его задвигали в правительство, дважды отправляли в отставку, но всякий раз, перед выборами, возвращали обратно в Кремль. Вот кого нам в Киеве так не хватает: мастера-администратора суперкласса. С ним можно было двинуть в президенты кого угодно, хоть черта с рогами. Хоть Сердюка.
Сердюк все еще озадаченно вертел головой, не догадываясь о моих мыслях. Мысли премьер-министра Безпека читать не научилась. Она даже анекдоты для премьер-министра подбирать не научилась. Квалификация не та. Искусство дипломатии - не игра в солдатики, головой тут не вертеть, а думать надо.
- Правильно, угадали, - сказал я референту. - Мы едем в Кремль. Встреча на высшем уровне, протокол, разговор тет-а-тет, неофициальная часть. Теперь представьте, что я рассказываю ему эту вашу шутку, про четвертый блок... Его реакция?
- Засмеется, - уже не слишком уверенно произнес Сердюк.
- Нельзя, - сразу возразил я. - Получится, что президент одной страны смеется над национальной трагедией другой страны. Нам про Чернобыль еще можно шутить, а им - недипломатично. Согласны?
- Ну, значит, не засмеется, - подумав, предположил референт. Складка на его лбу разгладилась. Не "да", так "нет" - проще галушки. - Значит, он сделает вид, что не понял юмора.
- Тоже нельзя, пан Сердюк, - объяснил ему я. - Вообразите: премьер-министр одного государства во время встречи в верхах рассказывает анекдот, а глава другого государства никак не реагирует, молчит. Это либо бестактность, либо выражение открытого недоброжелательства. У нас с Россией не такие блестящие отношения, чтобы провоцировать их Президента.
- Что же делать? - захлопал глазами Сердюк, сраженный моей безупречной логикой. - И так плохо, и эдак. Безвыходная получается ситуация, Василь Палыч.
- Что делать? - переспросил я. - Тщательнее готовиться к высокой встрече, вот что. Дипломатический анекдот необходим, но он должен быть смешным и одновременно безобидным. Чтобы веселил и никак не задевал присутствующих. Есть ведь анекдоты про тещу, про ГАИ, про домашних животных...
- Ага, - обрадовался Сердюк. - Понял. Тогда вот этот наверняка сгодится, очень безобидный. Едет в поезде ксендз и везет с собой козла. Заходит в купе раввин и гово...
- Вы с ума сошли! - ужаснулся я, прерывая рассказчика на полуслове.
- А что... что такого? - поперхнулся от неожиданности Сердюк. - Там дальше как раз про тещу... как вы и просили, Василь Палыч... - Политические тонкости были выше его понимания.
Я постарался взять себя в руки. Сам виноват: не надо было экономить на кадрах и совмещать малоприятное с бесполезным. Раз уж держишь в референтах знакомого "дятла", так терпи, премьер. С Сердюка ведь и спроса нет, Безпека есть Безпека. Задача перевозки в одной лодке волка, козы и капусты - не по его ведомству.
- Опомнитесь, пан Сердюк, - печально сказал я своему личному гэбэшнику. - Какой ксендз? Какой, к дьяволу, раввин? У Президента России Глава администрации - поляк, министр финансов - еврей... Что обо мне подумают? И какие могут быть нормальные переговоры после таких намеков?
Мой референт сник.
- Жалко, Василь Палыч, - потерянно пробормотал он. - Шикарный анекдот, обхихикаешься. В принципе, можно заменить раввина муллой, а ксендза...
- Мулла отпадает, - не дал я ему договорить. - Личный врач Президента России - татарин. Сразу предупреждаю, что их третий первый вице-премьер родом из Анадыря. Поэтому и не пытайтесь заменить ксендза чукчей-шаманом. Вообще выбросьте эту историю из головы, если уж взялись мне помогать. Черт с ними, с козлом и раввином. Забудьте.
В салоне нашей "чайки" установилось затишье. Сердюк беззвучно зашевелил губами, выбирая из числа анекдотов необидный и политически надежный. Не желая смущать референта, я отвернулся к окну. Российский дедушка-Президент в знакомом свитере по-прежнему помахивал с плакатов каждые полкилометра. Ближе к Новому Арбату по краям дороги стали, однако, попадаться и другие лица. У лидера оппозиции Товарища Зубатова были строгий темный костюм и сурово-официальное лицо человека, не то явившегося на похороны, не то вот-вот пришедшего со свежих похорон. На его плакатах не хватало только медного блеска труб духового оркестра. Их отсутствие отчасти искупалось наличием золотисто-блестящих колосьев, серпа и молота, на манер солнца всходивших где-то за спиной Товарища Зубатова. Залысина вождя оппозиции располагалась на месте макушки земного шара. Издали вся картина очень напоминала бывший герб СССР, у которого внезапно отросли ноги. Имиджмейкеры оппозиции были классом пониже, это чувствовалось сразу. Такая наглядная агитация могла возбуждать лишь пенсионеров с ослабленным зрением. Впрочем, зубатовские шансы на выборах были довольно высоки: пенсионеры одинаковы - в России или в Украине. Умрут, но придут к урнам.
Сердюк за моей спиной горестно завздыхал. Должно быть, он вспомнил хороший анекдот, который, увы, был не вполне дипломатичным. Я не стал оборачиваться к нему. Пусть поработает мозгами, полезно.
Кроме Президента в свитере и Зубатова в колосьях на внимание проезжающих претендовал еще и Генерал с тяжелым квадратным подбородком. На плакате Генерал изображался в пятнистой камуфляжной форме и фуражке с орлом. И у этого претендента были недурные шансы. Люди с квадратными подбородками готовы были голосовать за своего обеими руками. Позицию же Генерала по русско-украинскому вопросу до сих пор узнать не удавалось - ни дипломатам, ни Безпеке, ни даже журналистам. Возможно, Генерал еще не выработал взглядов на сей счет: как политику ему было меньше годика, младенец - да и только. Его агуканье было грозным, но пока неразборчивым... Зато уж позиции остальных претендентов нам были известны. Мы знали, например, что Товарищ Зубатов активно настаивает на перекройке границ и переделе земель и вод. Все воинственные заявления Думы провоцировались зубатовской фракцией. Наша Верховная Рада не успевала давать отпор каждому зубатовскому чиху, хотя занималась уже исключительно этим, с утра до вечера, делая только перерывы на обед и пресс-конференции. Вечный двигатель демократии, работающий вхолостую...
Мимо окон "чайки" проплыл еще один черный костюм Товарища Зубатова, за ним - пятнистый генеральский комбинезон. Потом сразу три президентских свитера подряд. Три седых пробора, три дедушкиных улыбки, три добрых совета сделать правильный выбор. Киев уже выбрал. Было решено, что победа Президента России все-таки больше отвечает интересам Украины, чем выигрыш любого из остальных кандидатов. К нынешнему мы притерпелись. С нынешним мы договоримся. Он хоть не потребует от нас всего, сразу и быстро. Меньшее зло - уже почти и не зло, с точки зрения БПЦ, Большой Политической Целесообразности.
Потому-то сегодня я и еду в Кремль: выразить поддержку официального Киева официальной Москве. Только дружелюбие, ничего кроме. Дела финансовые прибережем до после выборов...
- Вспомнил! - воскликнул из-за спины Сердюк. - Самый подходящий. Ни раввинов, ни чукчей, ни Чернобыля. Ничего взрывоопасного. Анекдот о жопе. Приличный.
Я обернулся. Референт лучезарно улыбался. Мои хлопчики-охранники Дмитро и Олесь ерзали на сиденьи. Они не знали теперь, как вести себя, если им сердюковский юмор понравится, а высокому охраняемому начальству - нет. Должны ли они смеяться или правильнее будет не смеяться?
- Жопа, - с удовольствием начал Сердюк, - обращается с жалобой в Совет безопасности ООН. Она жалуется, что, во-первых, разделена на две части. Во-вторых, к голосу ее никто не прислушивается...
Не выдержав, Дмитро хихикнул. Олесь еще сдерживался.
- ...И, в-третьих, пресса до нее доходит в самую последнюю очередь.
Презрев свой высокий должностной ранг, я захохотал. Анекдот был грубоват, но остроумен. Для тех, кто сталкивался хоть раз с ооновскими документами, он имел дополнительную прелесть. И, кажется, его можно рассказать в Кремле, не рискуя накликать межгосударственный скандал. Глядя на меня, Олесь и Дмитро стали радостно смеяться. Они были счастливы, что их мнение рядовых охранников совпало с мнением премьер-министра республики Василя Козицкого. Народ и власть продемонстрировали свое единство.
- Хороша шуточка? - с торжеством спросил Сердюк, оглядывая салон "чайки". Он подтвердил свое право называться референтом и давал мне понять, что готов к более сложным и ответственным поручениям председателя Кабинета министров.
- Це не гарно, - вдруг сказал тяжело молчавший шофер. - Чому Крым называты сракою? Недобрэ.
Сердюк вздрогнул и переменился в лице.
- Какой Крым? При чем тут Крым?! - воскликнул он, чувствуя, как победа выскальзывает у него из рук. - Я ему про жопу, а он про Крым! Василь Палыч, не слушайте этого дурака! Рулишь - вот и рули.
- Сам ты дурень, - с достоинством произнес шофер "чайки". Яша не боялся связываться ни с референтами, ни с Безпекой, ни с московским ГАИ. Истина для него была дороже всего.
Старым дурнем, однако, был я. Ругал референта за чукчей и раввинов - и сам же прохлопал намек величиной с Чумацкий Шлях. Спасибо патриоту Яше, не дал пропасть.
- Ой, и правда, Василь Палыч, Крым, - упавшим голосом сказал Дмитро. Ему тоже открылся чудовищный подтекст сердюковой шутки. - У меня свояк в Симферополе, русский. Там митинги идут все время: к голосу их не прислушиваются, газеты русские не доходят. И телевидение отключили, первый канал. Только наше одно и показывают, на ридний мове...
- Про телевидение у меня ничего не говорилось, - защищался Сердюк. Уже просто из духа противоречия. Он догадался, что его юмор все равно будет отвергнут. Если даже шофер обнаружил в анекдоте намеки, то российский Президент запросто может найти обиднейший скрытый смысл. Лишний раз муссировать Крым - значит, сыпать соль на раны. Ничего себе поддержка перед выборами! Хорош бы я был, рассказав в Кремле такую байку.
Я даже не стал бранить горе-референта за нашу общую с ним глупость, а просто отвернулся к окну "чайки" и машинально принялся считать плакаты. Свитера по-прежнему лидировали с большим перевесом, костюмы и камуфляжные комбинезоны заметно отставали. Один раз мне померещилось, как среди седых проборов, залысин и генеральских фуражек с орлом мелькнул вдруг странный головной убор, зеленый и с цветочком. Из-под зелени скалил зубы кто-то с серьгой и в темных очках. Я поспешно затряс головой, чтобы галлюцинация пропала. Она послушно пропала.
- С вами все в порядке, Василь Палыч? - осторожно осведомился Сердюк. Я, наверное, слишком резко дернулся, отгоняя безумное видение. - Не знобит? Может, закрыть окошко?
- В порядке, в порядке, - проворчал я, не оборачиваясь. Тоже мне, Айболит нашелся.
Чувствовал я себя до неприличия здоровым. Даже легкий насморк, прицепившийся ко мне в Борисполе, сейчас отстал. В другое время я обрадовался бы отменному самочувствию, но теперь почти пожалел, что печень, и почки, и желудок, и даже любимый радикулит затаились, не проявляя своего пакостного нрава.
Мне вдруг захотелось заболеть - только бы не ехать сейчас в Кремль.
Темное беспокойство зашевелилось где-то глубоко внутри, вопреки всякой логике и здравому смыслу. Интуиция, чертова сволочь. Внутренняя Безпека, которая всегда с тобой. У этой паршивки манера та же, что и у ведомства Сердюка: лучше перебдеть, чем недобдеть. Лучше прослыть паникером, чем проморгать грядущие опасности - чаще всего, разумеется, мнимые. Ничего неожиданного в Кремле не будет. Протокольные объятия, коммюнике, фуршет. В крайнем случае, тихо всплывет вопрос о долгах за нефтепоставки. Если всплывет, я его тихо же и утоплю. В горилке. За два дня до выборов сюрпризов здесь не бывает.
И все-таки мне стало неуютно.
Еще раз обругав себя старым дурнем, я невольно стал прикидывать в уме, что же будет, если премьер-министр Украины Козицкий вдруг почувствует себя нехорошо по пути в Кремль. В принципе, ничего особенного не будет. Славянское братство никуда не денется. Официальную поддержку Киева Москве можно выразить и завтра. И по телефону. А еще лучше - в письменной форме. Если бы премьера Василя Козицкого настигли приступ радикулита или почечная колика, Президент России наверняка бы не обиделся на него. Президент и сам перенес операцию на сердце, знает, что организму не прикажешь.
Я зажмурился и стал прислушиваться к своим ощущениям: не собьется ли сердце с ритма, не заколет ли в боку? Еще не поздно довериться интуиции и повернуть назад...
Поздно. Наша "чайка" уже плавно тормозила.
- Приихалы, Василь Палыч, - сказал водитель Яша.
ПИСАТЕЛЬ ИЗЮМОВ
(глава из романа)
Сашкино нытье мне давно осточертело, но я старался держать себя в рамках. Мне, крупному писателю и известному политику, западло было унижаться до ругани с этой лысой задницей.
- Заткнись, - вежливо попросил я, копаясь в своем гардеробе.
- Видишь же, работаю.
- Он, видите ли, работает, - злобно пробурчала эта тварь. - А у меня - голова мерзнет, понял? Я терпеть не могу, когда голову продувает.
- Было бы чему у тебя мерзнуть, - кротко заметил я.
Шмотья в шкафу было много, прямо глаза разбегались. Пожалуй, черный кожаный куртец на сегодня сгодится. В меру вальяжно, в меру эпатажно. Сюда бы еще шлямпомпон из выхухоля - и все бы отпали. Но выхухоль не по сезону, лето все-таки. Ограничимся простым зеленым кепариком с цветуечком. Плюс малахитовая серьга в ухо.
- Чего-чего? - Сашкин голос опасно дрогнул. Только истерики сейчас не хватало! Угораздило же меня связаться с этой нервной скотиной.
- Ничего, - сказал я и примерил у зеркала изумрудный кепарь. Выглядел он на все сто. Недаром же я снялся именно в нем для своей листовки. Ни один из моих конкурентов не додумался до такого прикольного прикида. Свитерок или пятнистый комбинезон - вот предел, до которого доходит убогая фантазия их стилистов. А я - беспределен, как ветер. Как стихия. Как...
- Говно! - Плаксивый голос за спиной обещал вот-вот пролиться натуральным плачем. - Говно ты, Фердик! У меня голова мерзнет, а тебе все по барабану! Ты же сам настаивал: побрейся да побрейся. Клевый, говорил, будет имидж...
Я оглянулся и в который уже раз осмотрел новый сашкин имидж. Гладкий бильярдный шар головки раскачивался на тонкой гусиной шее. Рахит рахитом, никакой мужественности. Кажется, я и вправду переборщил с "нулевкой". Хватило бы и стрижки "полубокс". Максимализм иногда меня подводит, гады-критики правы. Во всем мне хочется дойти до самой сути. До основанья, а затем...
- Ладно, не скули, - проворчал я и полез в шкаф. - На вот, надень эту классную фуражку. Чистое гестапо. Будешь в ней настоящим панком и лысину драгоценную заодно согреешь. Все завистники увянут, а электорат закайфует: какой четкий паренек тусуется с Фердинандом Изюмовым! Бери-бери, от сердца фуражечку отрываю.
- Я тебе не паренек, я девушка, - огрызнулась Сашка. Но головной убор взяла и сердито напялила на свой бильярдный шар. Получилось недурственно, ей-Богу. Молодой эсэсовец после тифа.
- Девушка... - поддразнил я. - Не преувеличивай, моя радость. Вспомнила прошлогодний снег.
Сашка скривила такую рожу, будто наелась мух. Если это скорбь по утраченной девственности, то невелика потеря. Еще в ночь нашего знакомства она честно предупредила, что рассталась со своим сокровищем уже в пятнадцать лет. Первым ее мужчиной был старый шахматист в городском парке. Старпер допоздна засиделся на лавочке с какими-то там шахматными задачками и был изнасилован этой стервой. Александра клялась мне и божилась, что это был сам гроссмейстер Алехин. Врала, конечно, набивала себе цену. Алехин загнулся лет за тридцать до ее рождения, в Париже. Я сам видел могилку, когда пробегал однажды по Сен-Женевьев-де-Буа: искал, где можно отлить.
- Кончай прикалываться, я серьезно! - Сашка с ногами запрыгнула на кровать, села, обняла подушку. На кровати она чувствовала себя увереннее всего, как ткачиха у любимого станка. - Целых два месяца я ломаю комедию. Таскаюсь в кожаной сбруе, чтобы закосить под твоего бой-френда. Вместо ментолового "Вога" курю "Московские крепкие". Теперь еще и голова босая... Нашел себе мальчика-колокольчика! Все, завязываю!
Я с сожалением оторвался от коллекции предвыборных шмоток и запер шкаф. Сколько ни объясняй Сашке стратегию, в ее маленькой головке ничего не оседает. Техника безопасности при оральном сексе и половина таблицы умножения - весь ее умственный багаж.
- Мужайся, Александра, - попытался вразумить я капризную сучку. - Немного потерпи, боевая моя подстилка. Последний бой, он трудный самый. Скоро все закончится, опять будешь герл.
Сашка неверно истолковала мой миролюбивый тон. Дура вообразила, что ее жалобные вопли на меня подействовали.
- Фердик, ты сволочь! - громко заныла она, по-прежнему обнимая подушку. - Сука, извращенец! Как меня по ночам трахать, так я и сейчас тебе герл. А днем на митингах, на сейшенах - ни боже мой. Мужайся, Сашка, корчь из себя юного пидора... Надоело! В платье хочу ходить! В сарафане! В лифчике, блин!
Меня так и подмывало унизиться до банального рукоприкладства. Но нет, теперь нельзя. Теперь я общественный деятель, обязан мыслить политически. Даже домашние скандалы надо гасить малой кровью.
- Пойми, Александра, - проникновенно обратился я к лысой дряни и присел на край постели. - Настроения избирателей - очень серьезная фиговина, с ней шутить нельзя. Тебе в интересах дела придется еще походить в бой-френдах. Совсем уж недолго, до воскресенья. Потом я верну тебе все платья, колготки, все лифчики твои номер ноль. И накуплю тебе еще мешок такого же барахла. В салоне у Славки Цайца накуплю, сама выберешь... Два мешка! Слово кандидата в президенты.
- Кандидата от пидорасов, - буркнула Сашка. Сколько ни учил я ее хорошим манерам, она упорно называла наших геев по старинке, в духе незабвенного Хрущева.
- Не "пидоров" и не "пидорасов", - строго поправил я, - а сексуальных меньшинств. Даже на "голубых" теперь обижаются. Расизм, мол, разделение по цвету...
- А тебе-то чего обижаться? - зафыркала Сашка. - Ты же из этих... из большинств.
Так я и знал! Все мои объяснения влетели у нее в правое ухо и опять выпорхнули из левого. Что за дырявый лысый черепок! И почему меня вечно тянет к дебилкам, вроде этой? Первая жена была курицей, вторая - мороженой курицей, третья - навовсе олигофренкой с рожей пластмассового пупса. Эдипов комплекс мне подгадил, вот что. Тяга к дамочкам наподобие родной маман. Дурищей та была феноменальной: имея фамилию Изюмова, назвала сынулю Фердинандом. Устроила мне веселенькое детство, нечего сказать.
- Когда-нибудь ты у меня дождешься, - утомленно посулил я Сашке. - Прибью собственноручно за тупость и невнимание. Заруби себе на глупом носу, раз и навсегда. Поскольку основной мой электорат - геи, то официально и я теперь гей. Вокруг меня должны тусоваться только братцы по полу. Всего одна юбка рядом - и мой рейтинг упадет к чертовой матери...
- Он у тебя и так полпроцента. По телеку говорили, - со злым ехидством в голосе заметила дрянь. Она все не могла привыкнуть к мысли, что я - публичный политик всероссийского масштаба. Когда подробности жизни писателя Ф.Изюмова гласно обсуждались на ТВ, сучка ревновала нелепейшим образом. Ни бельмеса не понимая в социологии, она почему-то считала себя самым крупным специалистом по подъему и спаду моего рейтинга. Я терялся в догадках, что же именно подразумевает она под этим словом и почему по-идиотски хихикает, когда слышит его с экрана. Ну до чего безмозглое создание!
- Полпроцента - тоже хороший результат, - наставительно проговорил я. - В четверку финалистов я уже попадаю.
- Подумаешь, радость, - хмыкнула Сашка. Как и все идиотки, она обожала спорить. - Хрена ль не попасть в четверку, раз кандидатов всего четверо! Президент, мордатый в пиджаке, генерал... и ты.
Эта дрянь и фамилий-то конкурентов не помнила, зато внаглую ставила меня на самое последнее место. Положим, я и был на последнем, но зачем тыкать пальцем? Зачем нарочно меня злить? Сашка просто напрашивалась на крепкую зуботычину, из природного мазохизма. Лишь благодаря огромной силе воле я не опустился до вульгарного мордобоя.
- Важна не победа, важно участие, - сказал я, очень стараясь не разозлиться. - Это азы политики, дура! Раз высунешься, два высунешься, а потом тебя оценят. Мой роман "Гей-славяне" четыре года подряд выдвигали на разные премии. На английскую Букеровскую, французскую Гонкуровскую, американскую Пулитцеровскую и российскую премию МВД. И российскую я чуть не получил! В последний момент министра внутренних дел сняли. Обнаружили у него размягчение мозга...
Мой монолог Сашку ничуть не урезонил.
- Тем более! - упрямо заявила она. - Если тебе главное - просто засветиться покруче, а победа до лампочки, какого гималая мне преть в мужском прикиде? Могу и в обычном, в бабском походить. Не убьют же тебя за это твои пидо... меньшинства.
- Меня - нет, - подтвердил я. - Я классик, меня не тронут. О тебе забочусь, дура ты беспросветная. Помнишь про Стеньку Разина и княжну?
Сашка сняла фуражку и задумчиво поскребла бритый затылок.
- Стенька Разин - это который "Ласковый май"? - неуверенно предположила она.
- Дегенератка, - опечалился я. - Потерянное поколение. Приучились водку жрать в парадных, без закуски и без повода. А кушали бы ее за семейным столом, по праздничкам, с папами-дядьями - знали бы тогда русские застольные песни... Разин - это народный герой из учебника истории. Тот, который из-за острова на стрежень, на простор речной волны...
- А чего княжна? - внезапно заинтересовалась Сашка. - Тоже с ним, из-за острова?
- В принципе, да, - кивнул я. Надо было рассказать эту историю подоходчивее, на уровне сашкиных извилин. - Тоже вместе с ним. Но не сразу, об чем и речь. Разин, он сперва тусовался с пацанами и набрал себе целый корабль сподвижников. Геев, натурально. Сели на корабль, поплыли по Волге. Видят - княжна плавает, подняли на борт. Сам-то Разин был бисексуал, соображаешь? Мог и так, и эдак, по желанию. Вот и пожелал княжну.
- Круто, - оценила Сашка. - А княжну выловили живую или уже дохлую?
Я припомнил текст песни. О склонности Стеньки еще и к некрофилии там вроде ничего не говорилось.
- Живую, - сказал я. - Или около того.
- Хорошо, - успокоенно вздохнула моя сучка. Похоже, она уже сочувствовала бедной женщине.
- Сподвижники его, геи, скоро возбухли, - продолжил я. - Подняли базар: мы к тебе, дескать, со всей душой, имей нас, сколько хочешь... а ты, падла, бабу себе выловил и нас разлюбил! Выбирай теперь - либо она, либо братва.
- А он? - с надеждой спросила Сашка. - Послал их на три буквы?
- Наоборот, - безжалостно ответил я. - Кинул ее обратно в Волгу. Прислушался, так сказать, к сигналам снизу. Политика - это искусство возможного. Поняла теперь, как опасно дразнить электорат? И если ты не хочешь, чтобы тебя тоже кинули...
- А княжна-то? - невежливо перебила маленькая дрянь. - Выплыла?
- Утонула, - сурово произнес я. - Слишком много шмотья на ней было надето. Платья разные, сарафаны, чулки-носки, бижутерия... Стенька, дурак, нарядил ее, как куклу. Камнем на дно пошла.
Сучка замолчала, переваривая мой рассказ.
- Гондон твой Стенька, - тоскливо произнесла она, наконец. - И меньшинства твои - зверье. В жизни с ними на один теплоход не сяду, хоть стреляй...
- Никто тебя не утопит, дебилка, - торжественно пообещал я. - До тех пор, пока ты будешь меня слушаться. Ведь будешь?
- Буду, - кисло сказала Сашка. Судьба княжны произвела на нее должное впечатление.
- И одеваться будешь так, как я велю?
- Буду, - покорно кивнула эта сучка.
Я поздравил себя с педагогическим успехом, но, как выяснилось, преждевременно.
Дрянь чуть-чуть подумала и снова заныла:
- Но можно я хоть туфли на каблуке надену? И ма-а-асенькую юбочку? Ну, Фердик, пожалуйста...
Терпение мое лопнуло. Я размахнулся и отвесил Сашке смачную оплеуху. Общественному деятелю всероссийского масштаба неловко опускаться до рукоприкладства, но... В конце концов, что такое одна оплеуха? Продолжение политики уговоров иными средствами. Это не я придумал, а головастый мужик Клаузевиц.
Сашка схватилась за щеку и взвизгнула. Не от боли, но, скорее, для порядка. Наши споры с ней часто заканчивались подобным образом. Дрянь уже привыкла к политической мудрости Клаузевица.
- Быстро надевай штаны! - приказал я. - Начнешь снова канючить - всю витрину разукрашу... Живо-живо! Через полчаса у меня в арт-галерее встреча с избирателями, потом обед со спонсорами, вечером - теледебаты в "Останкино"... Пшла, кому говорю!
- Штаны, опять штаны, - горько пробормотала Сашка и, держась за щеку, полезла в платяной шкаф за своим обмундированием.